Я вспомнил день нашей с Сэцуко свадьбы – она состоялась здесь, в этом доме. Ей тогда исполнился двадцать один год, но я знал, что это не первый ее брак – Сэцуко пытались выдать замуж за кого-то из дальних родственников в Футабе, но что-то там не заладилось, и она вернулась в родительский дом. Мы с ней ходили в одну и ту же школу в Ясаве и часто пересекались по дороге или в школьном саду, поэтому никакого официального знакомства устраивать не стали. Все решилось в один миг, и вот в один день я, одетый в штаны-хакама[49] и накидку с фамильными гербами, в сопровождении родных и друзей иду забирать Сэцуко. Дом ее – всего в половине ри[50] от нашего, поэтому не прошло и часа, а мы с Сэцуко – она была в белом кимоно – уже вернулись к нам. В белом… впрочем, нет… кимоно было черное… да точно, какое белое – это головной убор у нее белый был, невесты ведь не носят белое…
Когда в воздухе начали витать сладковато-соленые ароматы готовящейся пищи, на веранде показался настоятель храма Сёэн-дзи.
– Приношу свои соболезнования. Заупокойную службу сегодня проведу я, – сказал он и сразу направился в комнату, где стоял алтарь.
Настоятель присел у алтаря и два раза ударил по стенкам металлической чаши – тут же рядом с ним опустились на колени и сложили в молитве руки члены нашей семьи и другие жители деревни, последователи Истинной школы Чистой земли[51].
Глядя на прикрывавшую лицо Коити белую ткань, на пламя и дым, поднимавшийся от свечей, я заметил, что маленькие хризантемы на алтаре кто-то поменял на цветки бадьяна. Меня вдруг пробрала дрожь, так что, казалось, даже кровь застыла в жилах.
– Так я слышал. Однажды Будда находился в Шравасти, в роще Джета, в саду Анатхапиндады. Вместе с ним там находилась великая сангха[52] бхикшу[53], числом тысяча двести пятьдесят человек. Все они были великими архатами[54] и знали все обо всем. Старшим среди них был Шарипутра. Также там были такие великие ученики, как Махамаудгальяяна, Махакашьяпа…[55]
Я закрыл глаза, выровнял дыхание и попытался сосредоточиться на «Рассказанной Буддой сутре Амиды», но дрожь все не унималась, а к горлу будто подступил комок крови. Я боялся, что меня сейчас вывернет наизнанку.
Отец с матерью всегда читали молитву утром и вечером, как бы плохо они себя при этом ни чувствовали.
Рассказывать о злоключениях наших предков входило в обязанности отца. Мама молча слушала, занимаясь параллельно вязанием или штопая одежду, и, судя по выражению лица, его истории ей нравились.
– Вообще-то мы не всегда жили здесь, в Соме. Во второй половине периода Эдо, в третьем году Бунка[56], то есть почти двести лет назад, наши предки попали в такую передрягу, что им пришлось бежать из провинции Эттю сюда.
Эттю – это теперь префектура Тояма[57], и там, в квартале Фуцукамати поселения Нодзири уезда Тонами, находился храм Фуган-дзи, а настоятелем его служил Дзёкэй. Его второй сын, Корин, основал храм Дзёфуку-дзи в Харамати, третий сын, Ринно, – храм Сёсай-дзи в Соме, четвертый сын, Хосэн, – храм Сёфуку-дзи в Футабе. Потом их стали называть «Три изначальных храма».
Примерно в то же время из Эттю в Сому прибыл еще один монах, который основал в Касиме храм Сёэн-дзи. Он был вторым сыном Энтая, настоятеля храма Сайон-дзи в деревне Асо уезда Тонами, звали его Какунэн.
С мотыгой и плугом он сам выходил на работу в полях, копал соляные пруды, выращивал рис на продажу, и каждый год, возвращаясь в Эттю, привозил оттуда по десять семей переселенцев, да еще и выступал для них поручителем, поэтому его прозвали «монахом-путешественником».
Что до наших предков, то семь поколений назад они проживали все в той же деревеньке Асо уезда Тонами – ныне префектура Тояма, где и святой Какунэн.
В те времена не было ни поездов, ни автобусов, поэтому они отправились из Эттю до Айдзу на своих двоих, минуя на своем пути Нихонмацу и Кавамату, пересекли перевал Ягисава и наконец оказались в Соме. Путешествие заняло, по их рассказам, шестьдесят дней.