Токсичная кровь

В таком обличье я расхаживал перед строем людей в пижамах, очевидно, пациентами больницы, среди которых стояли в одеяниях небезызвестной Золушки Светлана Николаева, Лариса и Эмилия Карловна Кешнер. Позади них маячила неприятно-слащавая физиономия какого-то мужчины, явно француза из Бордо. На его лбу светились красноватым неоновым светом слова:

Виктор де Прейс

Затем откуда-то взялись музыканты. Это был небольшой духовой оркестр, который иногда играет в музыкальной беседке Измайловского парка. Мужчина-француз со своим именем на лбу вышел вперед, встал перед строем людей в пижамах, кивнул оркестру и запел гнусавым тенором:

Всюду деньги, деньги, деньги,

всюду де-еньги, господа-а.

А без денег жизнь плохая-а —

не годи-ится ни-икуда!

После чего люди в пижамах, Светлана Николаева, Лариса и Эмилия Карловна вдруг завертелись волчом, замахали над головами невесть откуда взявшимися пестрыми платками и подхватили хором:

А без денег жизнь плохая-а —

не годи-ится ни-икуда!

— Немедленно прекратить эти омерзительные песнопения! — гаркнул я, но на меня никто не обратил внимания, как если бы меня не было вовсе, даже Эмилия Карловна. А когда француз начал задиристо петь третий куплет, я проснулся. Несмотря на это, в моей голове продолжало звучать:

Денег нет, и ты, как нищий,

день не зна-аешь, как уби-ить.

Всю дорогу и-ищешь-рыще-ешь,

что бы, бра-атцы, утащи-ить…

Фу-ты! Интересно, к чему все эти страхи?

А солнце уже по-хозяйски раскидало по всей комнате свои лучи. Давно пора вставать и что-то предпринимать. Только вот что?

И тут снова в моей голове промчалась мысль. Она хотела проскочить мимо быстрой белкой, проползти юрким ужиком, но я успел схватить ее за верткий хвост.

Это было сродни озарению…

Лариса!

А ведь на ней многое сходится.

Первое… Аделаида Матвеевна Гаранина собирается писать завещание, в котором намерена передать две старинные и очень дорогие гравюры голландского живописца Геркулеса Сегерса в дар Музею изобразительных искусств имени Пушкина. И… попадает в больницу с острым пищевым отравлением.

Совпадение?

Случайность?

Возможно… А если нет? Что, если Лариса каким-то образом узнала о намерении своей тетушки Аделаиды Матвеевны передать ценные гравюры в музей имени Пушкина безвозмездно и решила этому воспрепятствовать любыми способами?

Второе… А почему от Гараниной отстал Виктор Депрейс? Почему больше ей не звонит, не настаивает продать ему эти гравюры, не просит, не умоляет, не валяется в ногах, не увеличивает цену, что он вполне мог себе позволить? Ведь он, по словам Светланы Николаевой, просто «обожает голландцев»… Может, потому, что он снюхался с Ларисой и находится с ней в некоем сговоре? И попросту уверен, что Лариса ему эти гравюры непременно согласится продать? Разве такого быть не может?

Вполне.

И третье… А разве исключено, что этой девицей, которая девятого августа трижды посещала отдел кисломолочных продуктов магазина «Изобилие» в разных обличьях и ввела яд в молочные продукты, может быть Лариса?

Нет, не исключено.

Но вот вопрос: почему тогда старушку Аделаиду Матвеевну отравили не до смерти?

Нет, решительно надо звонить Володьке.

* * *

— Привет, это я, — откинулся я на спинку стула.

— Знаю, — раздался не очень довольный голос Коробова.

— Надо срочно встретиться.

— Срочно? — переспросил Володька с какой-то ехидцей.

— Ага, срочно, — подтвердил я.

— Зачем?

— Есть новости по делу отравления.

— Стоящие хоть новости-то?

— Да.

— А ты где?

— Я дома. А ты где?

— Я еду по Садовому.

— Ну так приезжай, — предложил я. — До меня же рукой подать.

— Да я в пробке тут торчу, — последовал ответ.

Володька появился через полтора часа, и я невольно вспомнил Ирину. Она, где бы ни была, всегда умудрялась добраться до меня минут за сорок. Как ей это удавалось, и по сей день остается для меня неразрешимой загадкой. Ну, разве что добиралась ко мне по воздуху. Например, на метле… С женщинами это бывает, в особенности с пожилыми.

— Привет, — сказал Володька, усаживаясь на диван и отдуваясь.

— Привет!

— Давай, Старый, выкладывай, что там у тебя, а то времени совсем нет… Врать пришлось, как Троцкому, чтобы ненадолго отлучиться.

— Хорошо, слушай, — начал я. — Так вот, в клинике на Верхней Первомайской улице лежит старушка семидесяти девяти лет, которую зовут Аделаида Матвеевна Гаранина. Она молочком отравилась из магазина «Изобилие». Молоко покупает для нее внучатая племянница по имени Лариса, не так давно перебравшаяся жить к тетушке, поскольку, когда она ушла от отца, заведшего новую семью, жить ей стало негде. Ну и за тетушкой особый присмотр нужен, поскольку сама Гаранина в магазин не ходит и продуктами отовариваться не имеет никакой возможности. Если только соседи иногда помогут…

— А что такое с ней, с Гараниной, что она ходить не может? — поинтересовался Володька. — Такая ветхая, что ли?