Ян спокойно рассказывал о своей жизни до тех пор, пока я не спросила о его детстве. Эта тема явно была для него неприятной, и мне пришлось настаивать. В конце концов он сказал, что самые яркие воспоминания детства – это моменты, когда отец насмехался над ним. Он всегда подшучивал над Яном, и мальчик часто чувствовал себя униженным. Когда остальные члены семьи поддерживали отца и тоже смеялись над ним, Ян ощущал себя совсем одиноким:
Было неприятно уже то, что он постоянно смеялся надо мной, но иногда он по-настоящему пугал меня, когда говорил: «Посмотрите, мальчик с таким лицом не может быть моим сыном. Его нам наверняка подменили в роддоме. Надо бы вернуть его туда и поменять на другого мальчика». Мне не было и шести лет, а я думал, что меня действительно отведут в роддом. Однажды я спросил его, почему он постоянно смеется надо мной, и он ответил: «Я не смеюсь. Ты что же, не понимаешь, что я просто шучу?»
Ян, как любой маленький ребенок, не мог отличить правду от шутки, угрозу от насмешки. Позитивный юмор является одним из самых ценных инструментов для укрепления семейных уз. Но унизительные насмешки очень опасны. Дети воспринимают сарказм и юмористические преувеличения буквально. Они еще не владеют языком в достаточной мере, чтобы понять смысл такой родительской шутки, как эта: «Придется отправить тебя в детский садик в Китае». Ребенку могут начать сниться кошмары от мысли, что его бросят одного в далекой и чужой стране.
Наверное, каждый из нас виноват в том, что иногда подшучивает над другими людьми. Чаще всего, такого рода шутки относительно безобидны. Но если мы говорим о токсичных родителях, то они превращают обычные шутки в издевательства, так как высмеивают детей слишком часто, слишком жестоко и не церемонятся при выборе средств. Дети верят всему, что говорят о них родители, впитывают каждое слово. Постоянное подшучивание над ребенком – это настоящее проявление садизма со стороны родителей.
Яна постоянно унижали и высмеивали. Когда он пытался сопротивляться, его обвиняли в том, что «он ненормальный, раз не понимает шуток». Яну не с кем было поделиться своими чувствами.
Когда он описывал мне свои переживания, было видно, что он очень смущен и до сих пор считает эти чувства «глупостями». Я успокоила его и сказала: «Я понимаю, насколько обидными были шутки вашего отца. Хотя они сильно ранили вас, никто не принимал вашу боль всерьез. Но сейчас наша задача – разобраться с источником боли, а не пытаться отстраниться от нее. Здесь вы в безопасности, Ян. Никто не посмеет унизить вас».
Яну понадобилось некоторое время, чтобы осознать мои слова. Он готов был расплакаться, но, сделав над собой усилие, взял себя в руки:
Я ненавижу его. Он трус! Я же был всего лишь ребенком, ему не следовало так высмеивать меня. Он и сейчас продолжает в том же духе. Стоит мне расслабиться, и я попадаюсь на его удочку. А он опять оказывается отличным парнем. Господи, как я ненавижу все это!
Когда Ян решил прийти на терапию, он и не подозревал, что его проблемы из-за гиперчувствительности были связаны с поведением отца и теми насмешками, которым он подвергался. В детстве Ян был совершенно беззащитен, потому что никто не видел в поведении его отца каких-то форм насилия и оскорбления. Ян находился в ситуации того самого обиженного, на котором воду возят. «Шутки отца обижают меня, значит, я не совсем адекватен, раз не понимаю их», – так думал мальчик.
Ян-ребенок был мишенью для издевательств отца и делал все, чтобы скрыть свои переживания, которые могли выдать его «неадекватность». Ян-взрослый не изменился, но изменился и расширился его круг общения, и он стал переносить свои страхи и негативные ожидания на других людей. Ян шел по жизни с оголенными нервами, ожидая, что его ранят, унизят. Его мнительность, робость и недоверие были неизбежными, но малоэффективными попытками защитить себя от новых ран.