Харольд сильно покраснел и отвёл глаза. Он начал было что-то говорить, то Трейси прервала его и заставила выслушать себя до конца. Она продолжила говорить, и сказала ему, что именно он делал, и как она чувствовала себя больной, испуганной, смущённой и грязной:
После этого Трейси предъявила отцу требования: чтобы тот извинился и признал свою ответственность. Кроме того, она предложила ему возможность признаться во всём своей жене до того, как она сама расскажет об инцесте матери. Отец Трейси сидел в растерянности. Он начал обвинять дочь в том, что она шантажирует его. Он не пытался отрицать инцест, но попытался представить дело так, что ничего страшного не произошло, так как он никогда не нанёс Трейси физических увечий. Он извинился, но его беспокоило только то, как разглашение повлияет на его брак и на его положение в обществе. Сказал, что ни в какой терапии не нуждается, так как «всю жизнь был достойным членом общества».
Спустя неделю Трейси добилась того, чтобы её отец признался во всём её матери. После этого Трейси рассказала нам на сессии групповой терапии следующее:
Все участники группы хотели знать, каковы были чувства Трейси после того, как она сделала этот гигантский шаг:
Все мы были зачарованы тем, как Трейси на глазах обретала силу и выходила из положения жертвы. В конце концов, Трейси приняла решение свести к минимому свои контакты с родителями.
Всё равно что биться головой об стену
Трейси практически не понадобилось моё содействие для конфронтации с родителями, но в случае Лиз, которую отчим, влиятельный церковный деятель, не только насиловал, но и попытался задушить, когда она осмелилась отказаться подчиниться, понадобилась вся моя поддержка, особенно ввиду того, что её мать и отчим настояли на том, чтобы явиться ко мне вместе. Они сказали Лиз в ответ на её просьбу посетить её терапевта, что они «сделают всё, чтобы помочь ей справиться с её психическими проблемами».
Когда ей было тринадцать лет, Лиз рассказала матери о сексуальной абьюзе, отчаянно пытаясь прекратить его, но её мать не поверила ей, и Лиз никогда больше не упоминала о проблеме.