Токсичный роман

Я задерживаю дыхание все это время и знаю, что не только я. Смотрю на твои руки на струнах, на то, как мышцы и сухожилия натягиваются под кожей. То, как ты одержим музыкой, как она поглощает тебя, и ты ей это позволяешь. Ты начинаешь соло на гитаре, наполненное тоской, страстью, чистым желанием, которое я вижу в твоих глазах каждый раз, когда мы снимаем одежду, словно вторую кожу.

Твое рычание на Well, I got down on my knees and I pretend to pray[17] такое сексуальное, что я еле сдерживаюсь. Зрительный зал взрывается, а ты слегка улыбаешься. Такая же улыбка появляется на твоем лице после наших шалостей. Удовлетворенная. Узел желания завязывается в моем животе, и я представляю, как бегу за сцену, хватаю тебя и веду в ближайший пустой класс.

Когда песня заканчивается, зрители аплодируют стоя – единственный раз в этот день. Я кричу и машу руками, когда группа бредет прочь со сцены – внезапно снова неуклюжие мальчики, музыкальная магия исчерпала себя. Но ты другой. Ты просто уходишь, словно все это больше не имеет значения, когда музыка затихла. Ты даже не смотришь второй раз на зрителей, словно ты весь такой важный, никакая магия и не нужна.

Я чувствую нехватку тебя глубоко в груди, как и всегда, когда дверь за тобой закрывается или когда я слышу гудки в трубке.

Позже мы идем плавать у тебя дома. Там все, включая твою маму, чьей работой кажется поставка пиццы. Когда все уходят, мы идем в твою комнату. Твои родители говорят нам оставить дверь открытой, и мы так и делаем, но это неважно, потому что они в гостиной смотрят фильм, и когда в последний раз ты проходил там, чтобы взять нам напитки из холодильника, они спали.

– Ты сегодня был великолепен, – говорю я в твои губы.

Я сижу у тебя коленях, ноги по сторонам твоих бедер, а твои руки заняты развязыванием веревочек на моем купальнике. Ты ничего не говоришь – комплименты делают тебя застенчивым, – но поешь California Dreamin’ тихо, пока твои губы двигаются по моей шее к груди. Мои руки обвивают тебя, пальцы в твоих волосах, и я медленно привстаю на коленях, чтобы твоей руке было легче скользнуть в трусики моего купальника.

– Я купил презервативы, – шепчешь ты мне на ухо. – На всякий случай…

– Мы… не можем… Твои родители…

Я ахаю, и ты мягко смеешься, когда укладываешь меня на постели и расстегиваешь свои штаны. Мы лежим, прижавшись друг к другу, обнаженные. Ты прижимаешься сильнее.

– Уверена? – шепчешь ты.

Я хочу отдать свою невинность тебе. Я просто не знаю, когда настанет правильное время. Думаю, я просто пойму. Почувствую внутри себя.

– Не когда твои родители дома, – шепчу я.

Я нахожу ту благоразумную Грейс внутри себя. Но она не похожа на себя. Я переворачиваю тебя на спину, а потом медленно двигаюсь вниз вдоль твоего торса к тому участку кожи, который я жаждала, когда ты был на сцене. Ниже и ниже.

Твои пальцы проникают в мои волосы, и я улыбаюсь, касаясь губами твоей кожи, чувствуя себя могущественной, чувствуя, словно я единственное важное для тебя прямо сейчас. Наконец я самое важное в мире для кого-то.

Когда все закончено, я вытираю рот и смотрю на тебя. Если бы я могла рисовать. Нет, если бы я могла лепить скульптуры. Я хочу превратить тебя в глину, пробежаться руками по всему твоему телу. Я хочу тебя под своими ногтями и прилипшего к моей коже. Я хочу знать, как именно ты сделан, что внутри. Я смотрю на тебя, и смотрю на тебя, и смотрю на тебя.

Когда я вижу тебя в шапочке и мантии, то начинаю плакать.

Я зажата между Нат и Лис, и они обе, словно по молчаливому соглашению, обвивают меня руками. От этого хочется плакать громче.

Ты легонько машешь мне с того места, где стоят двенадцатиклассники, выстроившись за трибунами.

Лис пытается перенаправить мое внимание:

– Как дела с твоими родителями?

– Они злы на меня как черти, – говорю я, вытирая глаза.

Вот почему мне нельзя видеть тебя все лето, твое последнее лето перед колледжем.

Ты стучишь мне в окошко, и спустя пару секунд я у двери спальни. Под юбкой на мне кружевное белье, которое ты подарил. Я отодвигаю стеклянную дверь, когда происходит следующее:

– Что, черт возьми, ты делаешь?

Великан. О боже, из всех людей ОН поймал меня.

Моя рука падает с дверной ручки. Твое лицо почти такое же белое, как сценический грим для мимов.

Я поворачиваюсь и говорю первую ложь, которая приходит мне в голову.

– Я не могла уснуть и потому позвонила Гэвину. Мы просто собирались посидеть на крыльце и поговорить, пока мне снова не захочется спать.

– Лучше иди домой прямо сейчас, Гэвин, – говорит Великан.

А потом поворачивается ко мне:

– Поздравляю. Ты только что потеряла свое лето.

– По крайней мере они не запретили мне видеться с вами, девчонки.

Этот вопрос тоже рассматривался какое-то время.

Девочки сжимают меня в объятиях, кокон из любви лучших подруг. У меня новая версия «трех амигос». Никаких «Фу-у, фиолетовый дом», но и это сойдет.

Церемония проходит быстрее, чем я думала, – месяцы страха из-за полутора часов прощаний.

– Увидимся через несколько минут, – говорю я Нат и Лис и спешу вниз по трибуне.