Толедские виллы

Слушай, ночь, все в покое.
Глаз горящий огромный,
Соглядатай нескромный,
Скрылся там, за рекою.
Помани же рукою
Марса в латах багровых
К той, в лучистых покровах,
Что тебя предвещает...
Их любви не смущает
Страх очнуться в оковах[120]

.Слушай! Сплетницы-птицы
Смолкли. И без движенья
Люди в изнеможенье
Опустили ресницы.
Нет молчанью границы
С запада до востока.
Слово ранит жестоко
Обуянных любовью...
И, чужда суесловью,
Ты нема, но стоока.
Всех надежней на свете
Тайны ты сохраняешь
И недаром склоняешь
К задушевной беседе.
Слушай! Жалобы эти —
Первозданны и вечны, —
Их в печали сердечной
Поверяю тебе я,
Зачарован твоею
Беспредельностью млечной.
Слушай, ночь: непрестанно
Лютой жаждой томим я.
Хоть бесценное имя
Называть я не стану,
Славить ту не устану,
Что всегда пред глазами,
Ту, что в лед или в пламя
Повергает всечасно,
Ту, которой напрасно
Докучал бы мольбами.
Я открыться не смею
Той, чей образ и имя
Мною боготворимы.
Пред царицей моею,
Раб клейменый, немею...
Но, надежду храня,
Жду я день ото дня:
По клейму
Своему
Пусть узнает меня!

Печальными этими строфами он и удовольствие нам доставил, и похвалить себя заставил, а кое-кому из присутствующих захотелось узнать, о ком шла речь, — пел он с такой страстью, что за нею угадывались чувства куда более пылкие, чем он сам бы желал и чем мы воображали. Дон Далмао был доволен, видя, что юноша занялся наукой, которая побуждает к благородным делам, — никто не станет отрицать, что любовная страсть делает человека щедрым, находчивым, усердным, отважным и искусным во всевозможных рыцарских забавах. Поразмыслив же о том, кто мог быть предметом воздыханий начинающего влюбленного, и убедившись, что лишь красота Клеменсии способна привлечь взоры столь незаурядного юноши, он в душе решил способствовать этой любви, ибо оба были ровней и выбор юноши казался ему удачным. То же думала и я. А тут еще Клеменсия приняла загадки, предложенные в стихах дона Леонардо, на свой счет; ликуя, что любовь ее нашла ответ, и торжествуя, что ее так восхваляют, она запела:

Ведут и камни разговор:
То звуки, полные печали,
Что повторяет эхо гор...
Так мыслимо ль, чтоб мы молчали?
Обманчив знак. Невнятен взор.
Коль впрямь от страсти погибаю,
Мне доля не страшна любая;
Пусть жребий выпадет любой,
Но я, назвав себя рабой,
Скрывать не стану, чья раба я.
Влюбленные, возьмите в толк:
Амур дает вам властелина
Затем, чтоб голос ваш не молк,
Прославить имя господина —
Вот в чем раба и честь и долг.
Пусть не гордится безъязыкий
Служеньем жертвенным владыке;
Он молча жизнь готов отдать,
Но — для чего? Кому? Страдать,
Чтобы страдать, — обычай дикий.
Все не молчит, по говорит:
Сердцебиенье — о смятенье,
Окраска яркая ланит —
О гневе или о смущенье...
Лист на ветру — и тот шумит.
Амур известен слепотою,
Но не страдает немотою —
И нам не завязал язык.
Услышь, хозяин, рабий крик:
«Неужто милости не стою?»