Толедский собор

Габріэль былъ до нкоторой степени согласенъ съ братомъ, но его охватилъ прежній проповдническій жарь, и онъ продолжалъ говорить своимъ друзьямъ о грядущемъ золотомъ вк, который наступитъ посл соціальнаго кризиса. Онъ испытывалъ несказанное наслажденіе, когда простыя души его слушателей сразу проникались свтлыми ученіями, созданными человчествомъ на протяженіи многихъ вковъ. Онъ восторженно описывалъ имъ грядущее человчество. Онъ говорилъ имъ словами, проникнутыми мистическимъ тономъ, почти такъ, какъ христіанскіе проповдники говорятъ о райскомъ блаженств, о счастьи, которое наступитъ посл того, какъ революція преобразитъ общественный строй. Вс люди проникнутся братскими чувствами другъ къ другу, не будетъ раздленія на классы, не будетъ соперничества, не будетъ борьбы за существованіе. Коммунистическій строй обезпечитъ общее блаженство; производительность возростетъ, благодаря свобод труда; изъ общихъ предметовъ производства каждый получитъ часть, нужную для удовлетворенія его потребностей; все будетъ принадлежать всмъ и настанетъ общее благополучіе.

Но относительно настоящаго у Габріэля не было никакихъ иллюзій. Современное челйвчество казалось ему изнуренной почвой, на которой произрастаютъ только отравленные плоды. Нужно ждать, пока революція, начавшаяся лишь около ста лтъ тому назадъ, завершится въ умахъ. Тогда будетъ возможно и даже легко измнить основы общественнаго строя. Габріэль глубоко врилъ въ будущее. Но эволюція человческой природы требуетъ для своего осуществленія тысячелтія. Въ доисторическія времена человкъ былъ двуногимъ существомъ, носившимъ слды своего недавняго животнаго существованія; потомъ мало-по-малу, въ первобытномъ дикомъ существ обозначились черты умственнаго и нравственнаго развитія, причемъ все же сохранялись остатки зврскихъ инстинктовъ и страстей. И теперешній человкъ въ сравненіи съ грядущимъ окажется тмъ же, чмъ въ сравненіи съ нами былъ первобытный человкъ. Разумъ человческій просвтлится, инстинкты смягчатся, эгоизмъ исчезнетъ, побжденный доводами ума и теперешнее зло смнится общимъ благополучіемъ.

Слушатели его, продолжая относиться къ нему съ благоговніемъ, не довольствовались однако этими отдаленными перспективами. Имъ хотлось воспользоваться сейчасъ же самимъ тми благами, которыя онъ рисовалъ имъ;- они, какъ дти, тянулись къ лакомству, которое имъ показывали издалека. Самопожертвованіе во имя будущаго счастья человчества не привлекало ихъ. Изъ рчей Габріэля они извлекли только убжденіе въ несправедливости своей доли и увренность въ своемъ прав на счастье. Они не возражали ему, но Габріэль чувствовалъ, что въ нихъ зарождается такая же глухая враждебность, какъ въ его прежнихъ товарищахъ въ Барцелон, когда онъ излагалъ имъ свои идеалы и возставалъ противъ насильственныхъ дйствій.

Прежніе пламенные ученики стали отдаляться отъ учителя и часто собирались безъ него на колокольн у звонаря, возбуждая другъ друга жалобами на несправедливость и нужду, угнетавшую ихъ. Звонарь, мрачный, нахмуривъ брови, кричалъ, продолжая вслухъ свои мысли:

– И подумать только, что въ церкви накоплено столько ненужныхъ богатствъ! Грабители!… Разбойники!

Вслдствіе охлажденія къ нему учениковъ, Габріэль могъ опять проводить цлые дни съ Саграріо, къ радости дона Антолина, который думалъ, что онъ окончательно разошелся съ своими друзьями. Въ награду за это онъ досталъ Габріэлю заработокъ: умеръ одинъ изъ двухъ ночныхъ сторожей собора, и донъ Антолинъ предложилъ Габріэлю замнить его, т. е. проводить ночи въ собор, получая за это дв пезеты въ день. Габріэль принялъ предложеніе, не взирая на свое слабое здоровье. Дв пезеты въ день – его братъ получалъ не боле того, и ихъ средства такимъ образомъ могли удвоиться. Какъ же не воспользоваться такимъ счастливымъ обстоятельствомъ.

На слдующій вечеръ Саграріо, въ разговор съ дядей, выразила преклоненіе передъ его готовностью взять на себя каксй угодно трудъ для поддержки семьи. Спускалась ночь. Они стояли у перилъ на галлере верхняго монастыря. Внизу виднлись темныя верхушки деревьевъ. Надъ ихъ головами было блдное іюльское небо, подернутое легкой дымкой, смягчавшей сверканіе звздъ. Они были одни. Сверху, изъ комнатки регента, раздавались нжные звуки фисгармоніи и мирная ночь обввала ласковымъ прикосновеніемъ ихъ души. Съ неба спускалась таинственная свжесть, успскаивающая душу и будящая воспоминанія.