Толеран (СИ)

— Смотри-ка, япошка этот говорить умеет. — Сказал сидевший рядом американец, ещё минуту назад смеявшийся над какой-то шуткой товарища. Он подмигнул японцу, грязному, оборванному, как и все, но державшемуся так, будто облачён он был в королевский наряд. И корону. — Барри, что б меня черти разорвали, но я эту макаку отчего-то уважаю! Барри?

Он толкнул локтем о чём-то задумавшегося товарища. Тот вскрикнул и ругнулся.

— Что пристал? — Рыкнул американец и шумно почесал шею. — Чёрт… — Тонкая плёнка грязи рассыпалась и упала за ворот когда-то синей, а теперь тёмно-серой от грязи, рубахи.

— Япошка говорю молодец.

Барри глянул на япошку. Пожал плечами:

— Да мне плевать Эрни.

— Эх…, - Эрни грустно опустил глаза, заметил что-то над головами военнопленных и хохотнув снова, толкнул друга локтем, — смотри на того фрица: как гусь вышагивает!

Барри кинул взгляд в указанную сторону. Сначала ничего особенного не увидел. Море грязных голов, грязных людей. Все сидели на земле и смотрели на неё же. Кто-то разговаривал, но в основном просто молчали — это тут называлось прогулкой. Дальше стоят деревянные бараки, широкая полоса «земли отчуждения» ограниченная красными колышками, металлический забор, увитый колючей проволокой, вышки. В полосе отчуждения вышагивает охранник с винтовкой заброшенной на плечо. В плаще, кепи и с внушительным пузом. Пузо он выставлял далеко вперёд, пухлое лицо держал очень серьезным и оттого походил больше на поросёнка, чем на гуся. Барри прыснул, а потом, не удержавшись, весь затрясся от хохота. Зажимая рот обеими руками, он согнулся, и теперь видно было только его дрожащую, будто от сдерживаемых рыданий, спину.

Ямамото послал американцам презрительный взгляд. Речи их он не понимал, но и их веселья тоже! Они проиграли, потерпели поражение в своей битве и сдались на волю победителя — они просто не должны были радоваться! Как они живут с таким позором?

Он не проиграл. Он не сдался. Он ещё не был в своём последнем бою. Его оглушили, подлым ударом в спину и когда он пришёл в себя, то обнаружил что вокруг множество разных людей — в маленькой тесной комнате. Одну из стен комнаты они немного приоткрыли, и в узкую щель тянуло холодом, и было видно быстро проносящиеся мимо зелёные поля…, теперь поля жёлтые. Скоро зима. Их привезли сюда, в этот лагерь, где уже существовали тысячи людей. Американцы, французы, евреи, русские — и он. Больше японцев он тут не видел. И он ждал. Однажды наступит подходящий момент, подходящий для его последнего боя…

Ямамото резко вздёрнул подбородок. Хмуря лоб, он посмотрел направо, медленно повернул голову налево. Странный холодок прошёл по его спине — что-то скоро должно произойти. Он чувствовал. И сейчас искал глазами другие знаки грядущих событий, из которых он вряд ли выйдет живым.

Ничего особенного он не видел. Уже давно знакомая картина сотен и сотен грязных голов. Серо-чёрное море из сотен осколков войны. Среди которых выделяются, словно тёмные пятна на белом полотне, русские…, Ямамото напрягся всем телом. Он чувствовал злобу, ярость и угрюмую решимость. Такое он уже ощущал. Когда поднимался в атаку, будучи молодым солдатом. Когда сотни, таких как он, шли почти наверняка на смерть. Только в этот раз он сам не ощущал этой угрюмой решимости пополам с яростью. Не он — кто-то другой был переполнен этими чувствами…, и этот кто-то был не один. Прошло много долгих минут, прежде чем ищущий взгляд Ямамото остановился. Русский, он почувствовал его взгляд и, приподняв голову, посмотрел на него. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. А потом Ямамото опустил голову. Опустил немного и поднял. Грязное лицо русского треснуло кривой улыбкой. Он кивнул в ответ и отвернулся.

Ямамото застыл подобно статуе и, прикрыв глаза, глубоко и медленно дышал — пришёл его час. Он чувствовал, он знал. Как? Он не интересовался этим. Ямамото просто знал, что в ближайшие пару часов он погибнет, как и должно погибнуть настоящему Японцу и самураю. Он готовился принять с честью свой последний бой, на чужой земле.

— Уверен? — Проговорил седой человек, чью седину не могла скрыть даже грязь.

— Да. — Ответил Алексей, так же не повернув головы и почти не шевеля губами. Человек, представлявшийся старшиной и не желавший называть своего имени, хохотнул и проговорил:

— Ну смотри, Лешка. Если они не поднимутся, все ляжем.

— Поднимутся. — Уверенно ответил бывший школьный учитель, так и не согласившийся надеть форму победителя…, он не верил всё же, что они победили. Шёл 1950 год — опять же если верить немцам. Сам он давно уже потерял счёт времени. Он был абсолютно уверен, что немцы не смогли победить. Пусть говорят что хотят — он не верит их лжи. Не мог Советский союз пасть перед ними! Тем более не смогли бы эти хвастливые фрицы победить всех: и американцев и всю Европу! Фашисты — что ещё от них ждать? Только их грязную ложь…