Читаем Толькі не гавары маёй маме полностью

«Мухiн — дуб!», «Вайскоўцы — людажэры!», «Ненавiджу вайну. Любоў — наш сцяг!» Усё такое пацыфiсцкае. У нас уся вучэльня была з па­цыфiстаў доўгавалосых. І я насiў тады доўгiя валасы, яны вiлiся i тырчалi ў розныя бакi. Жахлiвае вiдовiшча. І нязручна. Толькi як жа я без валасоў? Валасы таксама сцяг пацыфiзму. А самыя доўгiя валасы ў вучэльнi насiў Сяржук Шавец. Ён, як i Вольга, вучыўся на скульптурным. Сяржук быў з Гомля i ўсiм казаў, што самыя прыгожыя дзяўчаты ў Гомлi. Выдумляў. У семнаццаць усе дзяўчаты прыгожыя. А што да Сержука, дык ён зусiм у дзяўчатах не разбiраўся. Пазнаёмiцца з якой, прывядзе ў майстэрню, пасадзiць i мяне клiча, каб спытацца, прыгожая цi не. Бывае, такое прывалачэ, што ажно дзiўна, дзе яно такое вядзецца-плодзiцца. Але я нiколi не казаў, што ягоныя самкi — каракацiцы.

Толькi аднаго разу, калi гадзiн у адзiнаццаць ве­чара на вакзале мы знялi чатырох дзявуль, я не вытрываў i сказаў: выпiць вып’ю, а ад усяго астат­няга адмаўляюся на карысць неграў. А ён застаўся i падчапiў трыпер, пранцускi насмарк. Ты б толькi бачыла тую ласiху. У яе каленi, ну проста жах; такiм каленам калi садануць пад зад, дык метраў семсот ляцецьмеш. Не каленi, а нейкiя голеныя салдацкiя патылiцы. А Сяржук палез памiж тых каленяў, i знайшлася радасць. Прыходзiць i просiць мяне ў аптэку схадзiць па бiцылiн, бо яму не далi. У аптэцы я нагаварыў пра хворую цётку i пра памяты рэцэпт, бо ў цёткi калоцяцца рукi — што яна нi возьме, усё пакамячыць, чытаць зусiм не можа, у яе галава трасецца, i таму цётка толькi радыё слухае. Гэта ўсё праўда, толькi не пра маю цётку, а пра мацi Светы Сухадольскай, з якой я ў адным класе вучыўся. У Свецiнай мацi была хвароба Паркiнсона. Яна i года не пражыла з паганай хваробаю. Увесь клас хадзiў на пахаванне...

Але якое дачыненне хвароба Паркiнсона мае да бiцылiну? Не ведаю. І ўсё ж далi мне ў аптэцы пачак ампулаў i сказалi, каб больш не прыходзiў. А Сяржук узрадаваўся i адразу ж у майстэрнi сам сабе зрабiў укол. Укалоўся i кажа, што ёсць бутэлька вiна, толькi пiць яму цяпер цэлы тыдзень нельга, i ён прапанаваў выпiць мне. Я сказаў: адзiн не буду, семсот пяцьдзесят чарнiла мне зашмат. І Сяржук прапанаваў выпiць палову Вользе Пакроўскай. Я ж табе казаў, што яны скульптары, таму ў адной майстэрнi займалiся. І мы сядзелi ўтраiх сярод глiняных Венераў, загорнутых у цэлафан i анучы. Вiно падзейнiчала на мяне дзiўным чынам — я заўважыў раптам, якая прыгожая Вольга. Раней не заўважаў яе вачэй, яе вельмi жаноцкай пластычнай паставы. Ну, сядзела побач са мной зграбная дзеўка. Пра большае i не думалася. А ў майстэрнi за пляшкаю вiна ўбачылася, што Вольга вельмi падобная да знакамiтай Венеры, адшу­канай у Мiласе. Вось так i знайшлася мая Венера — Вольга Пакроўская.

А Сержуку стала сумна з намi, цi бiцылiн так падзейнiчаў. Ён сышоў. Мы дапiлi вiно, i я па­пра­сiў дазволу правесцi Вольгу дамоў. Я першы раз праводзiў дзяўчыну дамоў. Толькi не думай, што я такi быў затарможаны i нiколi раней не праводзiў дзяўчат. Праводзiў сто разоў i нават цалаваўся, i ведаў, як расшпiльваецца станiк. Толькi ўсё папярэдняе рабiлася дзеля iншага, дзеля пераадолення юнацкiх комплексаў, дзеля сама-сцвярджэння. А тут я адчуў, што не толькi мне будзе прыемна.

Мы iшлi па начным горадзе i гаварылi рознае глу­пства, i стаялi каля пад’езда. Тупа, да вар’яцтва, як у тэлесерыялах. Я тады глядзеў на вокны. Вользiны былi на пятым паверсе. А назаўтра ранi­цай я зноў прыйшоў да гэтага пад’езда i глядзеў на вокны, толькi быў я цвярозы i злы. І даў сабе слова болей з Вольгаю не сустракацца. Смешна атрымлiваецца: сядзець за адным сталом i не сустракацца, але так яно i выйшла. Я хадзiў вечарамi глядзець на яе вокны, а ўдзень сядзеў побач i ра­бiў выгляд, што нiчога не адбываецца. І Вольга рабiла выгляд, — яна потым расказвала. Мы сядзелi за адным сталом i рабiлi выгляд. Ідыёты. Мы пакутавалi. Н е хлушу. На вулiцы травень, нам па семнацца ць. А мы робiм абыякавыя твары. Увесь травень м ы амаль i слова адзiн аднаму не сказалi. Так i прамаўчалi да лета. А пасля сесii раз’ехалiся ў розныя бакi.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ход королевы
Ход королевы

Бет Хармон – тихая, угрюмая и, на первый взгляд, ничем не примечательная восьмилетняя девочка, которую отправляют в приют после гибели матери. Она лишена любви и эмоциональной поддержки. Ее круг общения – еще одна сирота и сторож, который учит Бет играть в шахматы, которые постепенно становятся для нее смыслом жизни. По мере взросления юный гений начинает злоупотреблять транквилизаторами и алкоголем, сбегая тем самым от реальности. Лишь во время игры в шахматы ее мысли проясняются, и она может возвращать себе контроль. Уже в шестнадцать лет Бет становится участником Открытого чемпионата США по шахматам. Но параллельно ее стремлению отточить свои навыки на профессиональном уровне, ставки возрастают, ее изоляция обретает пугающий масштаб, а желание сбежать от реальности становится соблазнительнее. И наступает момент, когда ей предстоит сразиться с лучшим игроком мира. Сможет ли она победить или станет жертвой своих пристрастий, как это уже случалось в прошлом?

Уолтер Стоун Тевис

Современная русская и зарубежная проза
Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература