Толкин русскими глазами

Использование Власти как ключевой цеди трех искушений перекликается с переводом названия Кольца Саурона: "the Ruling Ring" (F.340). Пятеро переводчиков назвали его Кольцом Всевластья (M Х1982.191, Х1988.320; ВАМ СК.81; В ДК.З60; Н ХК.304; Я Хр.195). У Бобырь, К и Александровой похожий вариант: Кольцо Власти (Б.60; К СК.389). Это однозначно склоняет чашу весов в пользу власти в толкиновском уравновешенном, сдержанном высказывании о Кольце. В стране, где лозунг Октябрьской революция 1917 года "Вся Власть Советамъ!" ежедневно пережевывался в школах до тех пор, пока государство, пришедшее к власти под этим лозунгом, не развалилось в начале 90-х годов, термин Всевластье имеет убедительную политическую окраску. В русском языке валентность слова власть непосредственно соотносится с правительством и носит отчетливо политический характер. Переводчики, использовавшие это слово, находились скорее, под влиянием русского менталитета, нежели Толкина. Только Г и Грузберг использовали политически нейтральные варианты. Г назвали его Великим Кольцом (Г БК.310, Г). Грузберг, как всегда верный оригиналу, назвал его Правящим Кольцом.

У Волковского первые две из трех целей абсолютно идентичны варианту Г "Знание, Власть". Однако его третья цель, похоже, является возвратом к первому изданию М "Мудрость, Всеобщее Благоденствие и Порядок" (М Х1g82.191). Саурон Волковского соблазняет Гэндальфа возможностью достижения "Всеобщего Лада" (В ДК.360), что напоминает антиутопию Замятина, где номера Единого Государства работают "в точном механическом ритме ...> с механической четкостью ...> машино-равно", наслаждаясь "математически безошибочным счастьем".

В контексте с rule and order (право и порядок) слово rule (право) может напоминать о выражении общественный правопорядок, что является синонимом законности и правовой нормы. Подобные выражения часто встречаются в религиозных текстах - то есть в таком контексте, в котором Толкин чувствовал себя как дома - где право и порядок появляются вместе настолько часто, что их можно рассматривать как устойчивую идиому. Такую фразу, например, дважды находим в проповеди Джона Оуэна (1616-1683), в которой он говорит: "Следуйте церкви усердно и по правилам. Когда я говорю о правилах, я имею в виду жизнь по правилам. Ничто так не гнетет меня, как подозрение, будто бы Господь отошел от собственных установлении из-за грехов людских, оставив нам лишь каркас мирских правил и законов. Зачем ему делать это? Ради нас самих? Нет; но для того, чтобы мы могли облачиться в любовь и веру, смирение духа и сострадание, бдительность и усердие. Уберите их - и можете прощаться со всеми мирскими правилами и законами, каковы бы они ни были"137. Аналогичные взгляды выражает в своем эссе и современник Толкина, Г. К. Честертон (1874 - 1936). В книге "Ортодоксия", в 6-й главе "Парадоксы Христианства", Честертон138 пишет139: "[С наступлением христианской эры] мы должны возмущаться кражей сильнее, чем прежде, и быть добрее к укравшему, чем раньше. Гнев и милость вырвались на волю, где смогли разгуляться без оглядки. И чем больше я присматривался к христианству, тем яснее видел: оно установило правила и порядок, и целью этого порядка было выпустить на волю все добродетели, где они смогли разгуляться без оглядки" (использован перевод Н. Л. Трауберг)140.

В своем переводе "Ортодоксии" Честертона, Н. Л. Трауберг, успешно и профессионально справилась с фразой rule and order... order, игнорируя право и оставляя только порядок. Ее версия звучит так: "И чем больше я присматривался к христианству, тем яснее видел: оно установило порядок, но порядок этот выпустил на волю все добродетели".

Именно с этой точки зрения К, ВАМ и Грузберг подходят к искушениям, которые предлагал Саруман. К и ВАМ перевели Rule словом Закон, как в словосочетании власть закона (К СК.388; ВАМ СК.296). Грузберг выбрал Право, как в слове правопорядок. Хотя закон - более буквальное значение rule, чем то, которое выбрал Грузберг, тем не менее, его выбор более привлекателен с философской точки зрения, как политическая система, при которой предстоит жить. Такая цель показалась бы более привлекательной и в глазах Гэндальфа. Симпатии Сарумана больше склонялись бы к жесткому правопорядку (закону).