Толкин русскими глазами

Мол, эскейпист, а по-простому — псих

За звездный свет и за волшебный стих

За мир, похожий на обрывок сна

Не слишком ли высокая цена?

Как, ты платить согласна?.. Видит Бог

Тебя я отговаривал, как мог.

Но, видимо, судьбу не обмануть.

Тогда все то, что я сказал, забудь.

Пред совестью своей теперь я чист.

Я сам уже семь лет как толкинист.

У нас тусовка… Да, по четвергам…

Да, в основном гитара, треп и гам.

Придешь? Ну, мне пора уже. Пока!

Тьфу, пятый раз у этого лотка!

Эта ода — по существу рифмованный символ приобщения к толкинизму, проявление первой стадии толкиномании, о которой писала в своей статье журналистка Кириллова. Жизнеописание русского толкиниста, содержащееся в оде, тем не менее, весьма точно.

Чувство принадлежности и тайной сопричастности к андерграунду было не единственным фактором, влиявшим на деятельность раннего русского толкиновского движения. Это было также ощущение революционности, существования иных ценностей — чувство, возникшее у М&К при чтении Толкина. В своей статье50 по истории ролевых игр Владислав Гончаров выражает это так:

Чтобы понять, почему именно "Властелин Колец" стал культовой книгой, необходимо вспомнить кое-какие теоретические работы самого Толкина — в частности, его эссе "О Волшебных сказках". Там он прямо ведет речь о создании вторичных миров и об эскапизме. "Не о бегстве солдата с поля боя, но о бегстве узника из постылой тюрьмы". Расписавшись в нелюбви к современной машинной цивилизации, к прогрессу, порождающему в первую очередь бомбы и пулеметы, а также и к собственно "научной фантастике", Толкин сделал следующий шаг — сплел воедино лучшие образцы мирового эпоса, создав собственный "вторичный мир". Абсолютно сказочный, подчиняющийся совершенно иным законам, — но одновременно затягивающий, гипнотизирующий, подчиняющий своей воле.

Цитата Гончарова из эссе "О волшебных сказках" является еще одним примером русской адаптации привносимых извне идей. Толкин ничего не говорил о "постылой тюрьме". В оригинале сказано: "Они путают (…) Побег Узника с Бегством Дезертира" (T&L.54).

После развала Советского Союза, совершив побег из «тюрьмы» обязательного государственного атеизма, российское общество начало активные поиски новых духовных ценностей, призванных заполнить многолетний вакуум. Христианоподобное учение толкинизма привлекло многочисленных последователей и стало заметным социальным явлением в России. Это и не удивительно, поскольку нынешний социальный климат России имеет множество параллелей с социальным климатом Англии 30-х годов — времени, когда Толкин создавал свой легендариум.

В своей книге ("Стремление к вере") Ричард Джонстон исследует влияние на творчество романистов 30-х годов изменений, происходивших в мире: от поствикторианского общества "в значительной степени мифического, но, однако, отчетливо запомнившегося, упорядоченного и осмысленного"51, общества, существовавшего прежде, чем мы осознали, что мировым войнам нужно присваивать порядковые номера, к современному шумному послевоенному миру. Этот послевоенный мир был неведом и изменчив. Джонстон видел "все более механизируемое и стандартизируемое «послевоенное» общество, которое, казалось, отрицало ценность и роль личности, и писателей", стремящихся "восстановить силу и предназначение личности посредством веры"52. Католицизм и марксизм — две веры, которые, по мнению Джонстона, выбирали писатели того поколения для решения названных проблем,

Толкин, однако, не принадлежал к поколению, которое Джонстон описывает в своей книге. В отличие от других писателей, упоминаемых Джонстоном, Толкин воевал. Тем не менее, Толкин имеет с ними много общего. Описание поствикторианского общества у Джонстона как "в значительной степени мифического, но, однако, отчетливо запомнившегося" имеет неожиданный отклик в контексте легендариума Толкина. Цитата Джонстона из Кристофера Ишервуда, указывающая на "связь между мирами паблик скул53 и исландских саг", применительно к Толкину звучит очень уместно. "Мир саги — это мир школьника, с его распрями, незатейливыми шутками, страхом темноты, выраженными в игре слов, загадках и сдержанных высказываниях"54.

Столь же однозначно Толкин отвергал механизацию и стандартизацию общества, а хоббиты, как и сам Толкин, "не понимали, не понимают и не любят машин сложнее кузнечных мехов, водяной мельницы или ручного ткацкого станка" (Р. 19). Но, будучи набожным католиком и испытывая отвращение к марксизму, Толкин нашел третий путь, который побуждал его читателей "оставить в стороне недоверие" вместо того, чтобы вести к одной из двух доминирующих религий того времени.

Толкианство