Использование Власти как ключевой цеди трех искушений перекликается с переводом названия Кольца Саурона: "the Ruling Ring" (F.340). Пятеро переводчиков назвали его Кольцом Всевластья (M&K Х1982.191, Х1988.320; ВАМ СК.81; В ДК.З60; Н ХК.304; Я Хр.195). У Бобырь, К&К и Александровой похожий вариант: Кольцо Власти (Б.60; К&К СК.389). Это однозначно склоняет чашу весов в пользу власти в толкиновском уравновешенном, сдержанном высказывании о Кольце. В стране, где лозунг Октябрьской революция 1917 года "Вся Власть Советамъ!" ежедневно пережевывался в школах до тех пор, пока государство, пришедшее к власти под этим лозунгом, не развалилось в начале 90-х годов, термин Всевластье имеет убедительную политическую окраску. В русском языке валентность слова власть непосредственно соотносится с правительством и носит отчетливо политический характер. Переводчики, использовавшие это слово, находились скорее, под влиянием русского менталитета, нежели Толкина. Только Г&Г и Грузберг использовали политически нейтральные варианты. Г&Г назвали его Великим Кольцом (Г&Г БК.310, Г&Г2002.416). Грузберг, как всегда верный оригиналу, назвал его Правящим Кольцом.
У Волковского первые две из трех целей абсолютно идентичны варианту Г&Г: "Знание, Власть". Однако его третья цель, похоже, является возвратом к первому изданию М&К: "Мудрость, Всеобщее Благоденствие и Порядок" (М&К Х1g82.191). Саурон Волковского соблазняет Гэндальфа возможностью достижения "Всеобщего Лада" (В ДК.360), что напоминает антиутопию Замятина, где номера Единого Государства работают "в точном механическом ритме (…) с механической четкостью (…) машино-равно", наслаждаясь "математически безошибочным счастьем".
В контексте с ruleℴ (право и порядок) слово rule (право) может напоминать о выражении общественный правопорядок, что является синонимом законности и правовой нормы. Подобные выражения часто встречаются в религиозных текстах — то есть в таком контексте, в котором Толкин чувствовал себя как дома — где право и порядок появляются вместе настолько часто, что их можно рассматривать как устойчивую идиому. Такую фразу, например, дважды находим в проповеди Джона Оуэна (1616–1683), в которой он говорит: "Следуйте церкви усердно и по правилам. Когда я говорю о правилах, я имею в виду жизнь по правилам. Ничто так не гнетет меня, как подозрение, будто бы Господь отошел от собственных установлении из-за грехов людских, оставив нам лишь каркас мирских правил и законов. Зачем ему делать это? Ради нас самих? Нет; но для того, чтобы мы могли облачиться в любовь и веру, смирение духа и сострадание, бдительность и усердие. Уберите их — и можете прощаться со всеми мирскими правилами и законами, каковы бы они ни были"137. Аналогичные взгляды выражает в своем эссе и современник Толкина, Г. К. Честертон (1874–1936). В книге «Ортодоксия», в 6-й главе "Парадоксы Христианства", Честертон138 пишет139: "[С наступлением христианской эры] мы должны возмущаться кражей сильнее, чем прежде, и быть добрее к укравшему, чем раньше. Гнев и милость вырвались на волю, где смогли разгуляться без оглядки. И чем больше я присматривался к христианству, тем яснее видел: оно установило правила и порядок, и целью этого порядка было выпустить на волю все добродетели, где они смогли разгуляться без оглядки" (использован перевод Н. Л. Трауберг)140.
В своем переводе «Ортодоксии» Честертона, Н. Л. Трауберг, успешно и профессионально справилась с фразой ruleℴ… order, игнорируя право и оставляя только порядок. Ее версия звучит так: "И чем больше я присматривался к христианству, тем яснее видел: оно установило порядок, но порядок этот выпустил на волю все добродетели".
Именно с этой точки зрения К&К, ВАМ и Грузберг подходят к искушениям, которые предлагал Саруман. К&К и ВАМ перевели Rule словом Закон, как в словосочетании власть закона (К&К СК.388; ВАМ СК.296). Грузберг выбрал Право, как в слове правопорядок. Хотя закон — более буквальное значение rule, чем то, которое выбрал Грузберг, тем не менее, его выбор более привлекателен с философской точки зрения, как политическая система, при которой предстоит жить. Такая цель показалась бы более привлекательной и в глазах Гэндальфа. Симпатии Сарумана больше склонялись бы к жесткому правопорядку (закону).