«Дорогая Палома, — читала она. — Прошлой ночью мне приснилось, что ты вернулась, и хотя это только сон, он не дает мне покоя. Я думаю, это предзнаменование. Если это подтвердится и ты действительно вернешься, то мне нужно тебе кое-что сказать. К тому времени, как ты прочтешь это, я уже умру. Ты представить себе не можешь, как горько это сознавать. Жизнь нечестно обошлась со мной. Я хотела бы родить Джону детей — сыновей и дочерей, детей, которые были бы действительно моими. А вместо этого мне пришлось использовать тебя. Задумалась ли ты когда-нибудь о том, почему я предложила тебе в ту ночь спать в нашей кровати?..»
На сердце Паломы стало тяжело. Рука ее непроизвольно сжала письмо, и слова заплясали перед глазами, как пьяные. Ей хотелось бросить листки в огонь, не читая больше ни слова, но она не смогла. Глубоко вздохнув и собрав все силы, она продолжила чтение.
«…Мы использовали тебя, Джон и я. Я уговорила тебя лечь в нашей спальне и принять снотворное, а он сделал вид, что перепутал тебя со мной. Я знала, что ты можешь зачать в эту ночь. Вспомни, как за пару недель до этого мы обсуждали женские циклы и измеряли температуру. Это тоже подстроила я. Ты всегда благодарила меня за любую помощь в этих вопросах. Евгения — это не мать, а пустое место, ты была нужна ей разве только как возможность наказать всех вокруг и в первую очередь себя.
Джон не хотел спать с тобой, но сделал это ради меня. Тогда мы уже знали, что я бесплодна. Ужасное несчастье. Я стремилась устроить совершенную жизнь для нас, но все пошло прахом…»
У Паломы закружилась голова. Через несколько мгновений ей стало легче, и она вновь вернулась к прерванному занятию.