Только когда я смеюсь

В воскресенье мы отправились в горы через Зофар и Бар-Элиас. Погода была отменная, и мы мчались через сирийскую границу на Дамаск. Там мы пообедали и повернули на Бейрут во второй половине дня. На полпути между двумя горными хребтами мы свернули с главной дороги.

Я велел Бобу повернуть на заброшенную параллельную дорогу и, когда мы подъехали к повороту, незаметному с главной трассы из-за двух небольших деревьев, сообщил ему, что это и есть Рандеву Два.

– В случае чего встречаемся здесь, – сказал я.

Мы посидели там всего несколько минут, просто вдыхая запах разгоряченной земли.

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана, – произнес Боб. – Люди говорят, дальше нет ходить.

– Все это ваши древние племенные предрассудки, Уруанда, – презрительно рассмеялся я. – Мы найдем затерянные сокровища древних царей.

Боб повторил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить.

– Разве затерянное царство не будоражит твою кровь, Уруанда? Хоть ты и дикарь, но легенды о затерянных городах не могут не волновать тебя.

Боб твердил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить. – Он дважды хлопнул в ладоши, окинул взглядом пустынный пейзаж. – Смотри, хозяин, носильщики сбежали. Они верят в легенду о семиглавом питоне, который правит этой запретной землей.

– Это все бабские сказки, Уруанда.

Боб опять заладил:

– Люди говорят, это нехорошее место.

– Ты слыхал о древних сокровищах Королей Огненной Земли? Это рубины, бриллианты, золото, которое лежит тут – только руку протяни. Их много – целые горы. Бы будешь богатым-пребогатым. Богаче, чем тебе когда-либо снилось, Уруанда. У тебя будет много скота, жен и, может, даже собственный велосипед.

– Я иду с тобой, хозяин.

– Вот это сила духа, – сказал я и вышел из «лендровера» навстречу протянутой руке Боба.

На нас была походная одежда – шорты хаки и рубашки из суровой ткани. Солнце пекло, и мне оно казалось душем, обдающим тело, изгоняющим зиму, разогревающим суставы. На дороге не было машин. Много лет назад ее перекрыл оползень. Местные дорожные инженеры устали все время переносить ее и решили построить новую дорогу высоко наверху, по которой теперь мчались яркие машины и дымящие грузовики из Дамаска в Бейрут и обратно. Лиз расстелила на земле одеяло, сбросила одежду и осталась в купальнике. Она легла, вытягиваться в изнеженных позах, которые женщины обычно принимают и какое-то время устраивалась поудобнее, меняя позы, одна заманчивее другой, как ленивая домашняя кошечка. Воистину, великолепный день!

– Это лучше, чем аэропорт? – спросил Боб.

– Что угодно лучше, чем аэропорт, – ответил я. – Они еще помнят катастрофу Интра-банка. Когда рухнул Интра-банк, отголоски были слышны во всех уголках финансового мира. Правительство сразу потеряло популярность. Половина населения не могла выплатить свои долги из-за потери сбережений, а другая половина не платила долги, утверждая, что потеряла все свои сбережения. – Я помолчал. – Но, вероятнее всего, Спенсер будет молчать как рыба, – предположил я.

– Разумеется, – согласился Боб. – Именно поэтому я настаивал на долларах, чтобы он переправил их из какого-нибудь своего загашника в Швейцарии или на Багамах, или откуда бы там ни было. Он и не сможет никому пожаловаться на эту потерю.

– Все равно, – возразил я, – если только появится хоть малейший намек на мошенничество где-то возле банка, полиция мгновенно перекроет все границы. И первым делом они бросятся в аэропорты. Где же еще ловить покидающих страну? Мы же будем экспедицией, направляющейся в древний город, погребенный в песках пустыни…

– Вавилон, – подсказал Боб.

– Именно. Ты можешь даже для убедительности воспользоваться своей археологической нудотой. А когда мы доберемся до Дамаска, то бросим «лендровер» и сядем на самолет. Расписание у меня есть. Один замечательный Рейс на Калькутту дает нам большой запас времени.

– Покажите-ка мне канистры еще раз, – попросил Боб.

Канистры были специального образца для перевозки долларовых банкнот.

– Они будут готовы завтра поздно вечером, – сообщил я.

– Это и будет репетицией, – сказал Боб. – Или я что-то не так понял?

– Да, генеральной репетицией, – подтвердил я.

– Ну, вы знаете устав, – продолжал Боб. – Вы обязаны знать, старый болван, сами же его писали.

– Сам писал, – ответил я, – сам и буду нарушать.

– Нет, не будете, Лонгботтом, – усмехнулся Боб. – Я не ошибся, именно Лонгботтом. Вы потому так убедительно выглядите в роли секретаря, что вы стали секретарем, и притом не самым лучшим. Что, думаете, я не видел, как вы лакали виски из фляги, будто не можете и десяти минут обойтись без подбадривания? Думаете, никто не замечает, как у вас дрожат руки, и вы то и дело ошибаетесь? То «лендровер» с короткой базой, то канистры. Вы хоть что-нибудь в состоянии сделать правильно?

– Прости, Боб, – подыграл я, вовсе не желая ссориться. Это не входило в мои планы.

– Вот так-то, – сказал Боб и потер лицо руками. – Вы просто немного устали. Продержитесь только до следующей недели, а потом мы все сможем немного расслабиться.

Я ответил:

– Ты начальник.