Только когда мы вдвоем (ЛП)

Такер фыркает. «Ставлю 25 баксов, что нашего мальчика Райдера подстрелил купидон. Для *нас* он никогда не готовит домашние фрикадельки Мамы Бергман».

Смех Такера быстро превращается в вопль боли, когда я ожесточённо скручиваю его сосок. Затем я поднимаю мяч для сокса, принадлежащий Бексу, и очень метко швыряю в его яйца, заслужив тем самым его стон.

Все звуки прекращаются, когда наше внимание привлекает стук в дверь.

— Я открою! — орёт Такер, пролетая мимо меня и отталкивая меня с дороги.

В моём горле зарождается сдавленное рычание, когда я настигаю Такера как раз вовремя, чтобы оттолкнуть и не дать повернуть ручку.

Когда я открываю дверь, приветствие получается не таким гостеприимным, как я надеялся. Глаза Уиллы раскрываются шире, пока она обозревает сцену. Бекс всё ещё катается на диване, держась за пах. Такер поднимается с пола у стены, куда я его оттолкнул.

Уилла закусывает губы и склоняет голову на бок. Её волосы влажные и собраны в тугую гульку. Я вижу лишь её большие карие глаза, в которых танцует веселье, да блеск её скул.

— Судя по звукам, внутри происходила битва гладиаторов.

Я пожимаю плечами, подавляя улыбку. Её голос звучит ещё лучше, чем я надеялся. Я чувствую его медовую теплоту в своём нутре, как и хрипловатые нотки, наверняка вызванные криками и тренировками. От этого в мозг пробирается грязная мыслишка. А что ещё заставит её охрипнуть и запыхаться? Мой член привстаёт, и в джинсах становится тесно. Я прочищаю горло, когда щёки теплеют от смущения.

Быстрое воспоминание о том, как я застал Бекса срущим, производит нужный эффект. Мои джинсы снова становятся комфортными, и я взмахом руки приглашаю Уиллу войти.

Как только она оказывается внутри, мне приходится протиснуться мимо Уиллы, чтобы запереть дверь, и наши тела сближаются. Она улыбается мне снизу вверх и делает глубокий вдох.

Наши глаза встречаются. Я осторожно достаю телефон, разблокировав экран, и печатаю: «Надеюсь, ты вдыхаешь запах шведских фрикаделек, а не меня, солнце».

Её глаза раскрываются шире, когда она читает это, затем тычет меня пальцем в живот.

— Я не солнце.

Я издаю фыркающий смешок, который состоит лишь из воздуха. Это обращение просто вырвалось само собой. Это всё цвет её глаз в те редкие моменты, когда она не в ярости; звук её голоса в моём ухе. Но я не могу сказать ей об этом.

«Слышала такое слово, как сарказм, Саттер?» — печатаю я.

Она читает сообщение, и её глаза темнеют от раздражения; радужки из насыщенного кофейно-карего становятся убийственно медными. Вызывать у неё реакцию — безумно весело.

Я стукаю её пальцем по носу. Она отпихивает мою руку, затем толкает меня. Я даже не пошатываюсь, что заставляет её нахмуриться ещё сильнее. Я стараюсь скрыть улыбку, но терплю провал. Её так легко провоцировать.

Взяв Уиллу за локоть, я веду её прямиком к столу, выдвигаю стул, забираю её сумку с плеча и ставлю на столешницу. Затем легонько похлопываю по сиденью. «Садись. Устраивайся поудобнее».

Она плюхается, но её лицо всё ещё хмуро напряжено.

Оба парня оправились достаточно, чтобы как шёлковые занять свои места за столом. Я кошусь на них, затем пишу в телефоне: «Поздоровайтесь, а потом сгиньте».

Они оба читают с экранов телефонов, затем послушно встают.

— Привет, — говорит Бекс. — Я высокий, темнокожий и привлекательный сосед по комнате...

Такер делает фейспалм.

— Вообще-то это моё описание. Такер Веллингтон к твоим услугам, а это Бекс. Сделай мне одолжение — не пожимай ему руку.

Уилла снова закусывает губу, включая ноутбук и переводя взгляд между ними. Что-то странное происходит с моим нутром, когда я замечаю, что она удостаивает их лишь беглым взглядом. Я достаточно уверен в своей мужественности, чтобы признать: обоих моих соседей по комнате нельзя назвать уродами. По стандартам некоторых сумасшедших женщин они могут даже считаться привлекательными. Но Уилле, похоже, всё равно.

— Привет, — наконец, отвечает она. — Уилла Саттер. Приятно познакомиться.

Когда я награждаю их очередным убийственным взглядом, парни наконец-то сматываются. Пятясь позади Уиллы, Бекс непристойно двигает бёдрами, а Такер показывает обе ладони. «Десять из десяти», — произносит он одними губами.

Я отмахиваюсь от них и тоже одними губами говорю: «Валите!»

Я думал, голос Уиллы — это лучшее, что я слышал, но она опять доказывает мою неправоту. Её смех звучит в моём ухе как музыка ветра. Впервые за годы мне хочется рассмеяться вместе с ней.

 

***

В какой-то момент мне надо было задуматься о мутной этичности ситуации, где я говорю кому-то, что глухой, а потом забываю упомянуть, что скорректировал свой слух, пусть даже частично и временно.