Только люби

— Я… — растерянно хлопает своими невообразимо длинными ресницами, не веря, что я отказал. Да, Бабочка, я разрушил все твои воздушные замки, потому что я циничная сволочь, привыкшая получать свое любыми путями. А ты – моя. Все очень просто. — Стас, там Даня…Он один не справится.

— Твой сын большой мальчик. Справится. И он не один. Милка ему поможет, можешь не переживать.

— Я нужна ему! — упрямится, вплетая в вихри боли острые шпили злости.

— Кому именно? Своему ублюдочному муженьку или сыну, давно положившему хуй на тебя?

Ее руки сжимаются в кулачки, губы — в тонкую полоску, а в глазах…таких синих и невыносимо ярких стынет холод. Настолько осязаемый, что у меня немеют пальцы. Прячу их в карманы брюк, которые натянул, пока она слушала сына в трубке. 

— Тогда я поймаю попутку, — кивает сама себе, натягивает длинную юбку на грудь, превращая ее в нелепое платье, и разворачивается ко мне спиной.

Такая гордая и такая до тошноты правильная, что хочется хорошенько встряхнуть ее.

Но у меня другие планы. Потому что если прикоснусь к ней – сорвусь к чертям. И тогда от нас не останется нихера, кроме бездны и чертей, вылезших из темных углов.

— Вперед, — бросаю ей вслед, — а я верну все долговые расписки Звонарю. То-то его шакалы обрадуются. До сих пор слюной истекают по твоей хорошенькой заднице.

Она замирает в дверях. Ровная спина, сжатые кулачки.

— Ты не сделаешь этого, — качает она головой и делает шаг к двери.

А я достаю телефон. И сейчас в эту минуту я не блефую и не бросаю пустых угроз. Потому что всегда держу свое слово. Даже если это размажет меня самого.

Номер отыскивается быстро, нажимаю кнопку вызова. Звонарь отвечает сразу, словно только и делает, что ждет моего звонка. Включаю громкую связь.

— Ты все-таки передумал,  — вместо приветствия подначивает Звонарь, подпитывая моих распоясавшихся демонов, — и решил поделиться своей цыпочкой?

И вижу, как застывает каменным изваянием моя маленькая беззащитная Бабочка. Как разворачивается невыносимо медленно и смотрит, выжигая внутренности, заставляя корчиться от боли всех чертей моего персонального ада.

Давай, Бабочка, убей их всех нахрен, и я буду целовать твои ноги целую вечность.

Но она закрывает глаза и обессилено опадает на пол. И я всерьез трушу, что она развалится на куски, как старая, давно забытая на чердаке кукла. Но она лишь подтягивает колени к груди и обнимает их с такой силой, словно они спасательный круг в штормовом море.

И…рождает новых, злых и черных, что тьма, демонов.

— Ты же знаешь, я не привык делиться своим. Хотел отменить наш бой.

— Что, не в форме, да, Мастер?  — веселится Звонарь. — Оно и не удивительно: так парня отделать-то. Не умеешь ты дела делать, Стас. Эмоции мешают. Неужто так девочка зацепила? Хорошая, не спорю, но…

— Но это не твоего ума дело, — огрызаюсь, схлестываясь с синим, что августовское небо, взглядом Евы. Она и так услышала все, что мне было нужно. — И да, пожалуй, нам не стоит больше встречаться, Звонарь. С клубами все решим мирно, обещаю.

И отключаюсь.

Бабочка раскрывает искусанные губы, явно намереваясь что-то сказать, но мой телефон оживает входящим от секретаря, который я не могу проигнорировать. Потому что только Татьяна Михайловна в курсе, где я и с кем, и что я доступен только по неотложным делам. 

Дело действительно важное: звонил Роман Никифоров, агент новорожденного Пеле, и просил о встрече. Ну что ж, будет ему деловой ужин.

Прохожу мимо Бабочки. В машине есть сменная одежда, которой я запасся заранее, зная, куда и насколько увезу Еву. Сгребаю все бумажные пакеты и возвращаюсь обратно в дом.

Бабочка по-прежнему сидит на полу, уставившись в одну точку. Присаживаюсь на корточки напротив и в ее полных слез глазах читаю только один вопрос:

«Когда же ты стал таким чудовищем, Стас Беляев?»

«Когда я вложил тебе в ладони свое сердце, моя маленькая лживая Бабочка. А ты выбросила его на помойку».

— Одевайся, Ева, — сгружаю ей под ноги пакеты. — У нас важная встреча.

Да, я мудак и полное дерьмо, но сегодня она увидит: в моих руках не только жизнь ее недоразвитого муженька, но и карьера ее любимого сыночка.

Ева молчит всю дорогу, смотрит в окно и кусает губы. И это молчание давит, ворует кислород из салона машины.

Опускаю стекло, позволяя горячему воздуху ворваться в прохладу салона, а свисту ветра разодрать в клочья темную тишину. Он врывается влажным вихрем, окатывая солеными брызгами расстилающегося внизу моря, треплет распущенные волосы Евы. Она оборачивается и смотрит на меня. Я ощущаю кожей ее обжигающий взгляд и на мгновение отрываюсь от трассы. Блядь, нет зрелища прекрасней, чем она сейчас…

Темное платье под самое горло оттеняет ее белоснежную кожу и облачного цвета волосы, раздуваемые ветром. Ее синие глаза сощурены и по капле вынимают из меня душу. Вернее то, что от нее осталось. И я чувствую, как дергается член в штанах – так хочу ее. До боли, до алых кругов перед глазами. Вот такую живую и настоящую. Словно ожившую Русалку из детских сказок, что так обожала Милка. И Ева…моя злая, но прекрасная Бабочка тоже любила сказки…