Только люби

— А сейчас… — задумываюсь ненадолго, подбирая слова. Сейчас, моя сладкая Бабочка, я знаю, что никому и никогда не был нужен я сам. Даже тебе. — Сейчас это не имеет никакого значения, потому что не осталось никого.

Потому что я все-таки разыскал братца и вытряс из него всю правду.

— Я… — жарким дыханием опаляя шею. Напрягаюсь. — Я осталась, Беляев.

Всего на два месяца. Впрочем, уже меньше.

Но я молчу, раскачиваясь с ней в кресле, баюкая ее в своих объятиях. Она тихо сопит на моем плече, улегшись на мне так, словно вылеплена умелым скульптором именно для меня. Мы совпадаем как единое целое: изгибы, впадинки, выпуклости. Идеально. Даже смешно. Потому что мы пытаемся обмануть суку-судьбу и выкрасть у нее эти чертовы два месяца. Только нихера не получается.

— Я набила ее после первого приступа, — говорит тихо, когда я решаю, что Ева окончательно уснула. — Татуировку, — поясняет, но я и так понимаю. - Нашла офигенную художницу и сделала.

— Художницу… — эхом вторю ей, заметно расслабляясь, потому что мысль о том, что ее трогал какой-то мужик неприятно ныла в затылке и зудела в пальцах.

— Надо же… — улыбается она, поерзав на мне и еще сильнее прижавшись, снова удивляя меня полным совпадением наших тел. — Беляев, ты ревнуешь…

О да, еще как. Только это нихера не весело.

— Зачем набила? — спрашиваю глухо, не обращая внимания на ее полный удовольствия голос. Радуется моей ревности, как девчонка. Глупая, глупая Бабочка…

— Для тебя, — убийственно честно отвечает она.

Всего два слова, как контрольный в голову. И я не понимаю, почему до сих пор живу и смотрю в ее сияющие глаза.

И шальная мысль вспыхивает ярче сверхновой, озаряет тьму внутри и разгоняет по углам всех демонов. Что ж, пришла пора вспомнить свои обещания и поработать волшебником.

Одним движением ставлю Бабочку на ноги и, не дав ей возможности одуматься, утягиваю за собой. По узкому коридору к служебному выходу. Через задний двор на парковку. Усаживаю в машину, сажусь сам и рву с места.

— Стас, что случилось? — взъерошивается, как нахохлившийся воробышек. Смотрит непонимающе. — Куда мы едем?

— Жить, Бабочка, — повторяю сказанные уже однажды слова.

— Мы уже начинали, кажется, — напоминает осторожно.

— Мы еще даже не пытались, сладкая, — улыбаюсь ей в ответ, входя в поворот.

— И когда можно начинать? — заражается улыбкой.

— Уже, Карамелька, уже.

Нащупываю в кармане телефон, прихваченный из кабинета, и заказываю два билета на самолет.

Ева с изумлением невинного ребенка ловит каждое мое слово, чтобы потом:

— Альпы? Ты серьезно?

— А я похож на клоуна? — деланно хмурюсь, наслаждаясь ее реакцией.

Да, моя девочка, я все помню. Все твои мечты и желания. Все-все, даже если ты считаешь иначе.

— Стас...ты….

— Что?

Но вместо ответа она обнимает меня за шею и жарко шепчет лишь одно слово, в которое хочется глупо и наивно верить: «Люблю».

Глава 25.

Ночь выдалась долгой и сумасшедшей. Сборы, перелет, потом еще несколько часов до небольшого городка у подножия Альп. Ева уснула еще в машине и сейчас спит, хоть за окном нашего шале снова расцветает ночь. Вторая ночь в ее исполнившейся мечте.

А у меня чертова бессонница уселась на подоконнике, свесила ножки и лукаво посмеивается, подмешивая в черный кофе воспоминания. Глотаю смоляной напиток, затылком упираюсь в оконный откос и смотрю на Бабочку, разлегшуюся на всю кровать в позе звезды. Улыбаюсь, запивая тихое счастье горьким кофе и со всего маху рву в прошлое, от которого бегал девять лет...

...Ева лежит на спине, раскинув руки и ноги, и тяжело дышит. По ее припухшим от моих поцелуев губам гуляет шальная улыбка. И только в синих, как штормовое море, глазах плещется тревога.

Я лежу рядом, опершись на локоть, и перебираю ее влажные после душа пряди.

В спальне моей квартиры царит полумрак и пахнет сиренью. Хрен его знает, почему, потому что никаких цветов не наблюдается в радиусе пары километров точно. Но запах кружит в воздухе, окутывает тонкой шалью счастья и горечи.

—  Спасибо тебе, Стас, —  вдруг шепчет, прикрыв веки. —  Я никогда не испытывала ничего подобного, —  бесхитростно признается она.

И эгоистичный ублюдок внутри меня пляшет лезгинку в приступе необузданной радости. Он доволен, потому что нет лучшего комплимента, чем признание женщины, что именно ты подарил ей самый лучший оргазм, даже если не притронулся к ней и пальцем.

—  Это всего лишь прелюдия, Бабочка, —  усмехаюсь я, на короткий миг представляя, как она будет стонать подо мной, пока я буду вбиваться в нее с диким отчаянием.

—  Ты ничего не понимаешь, —  в уголках губ притаивается грусть.

О нет, Бабочка, только не сейчас. Нахер тоску и уныние —  их по горло в больнице. Завтра. Это будет завтра…

А сейчас...этой ночью...я отчетливо слышу ее надломленный голос, который вытянул меня с того света. И ее слова, пока я, как идиот, шатался по ту сторону жизни.