Только мертвые молчат

В подпольной организации, которая действовала в окрестностях Лиона, собрался пестрый народ – коммунисты, анархисты, демократы, одно время там подвизался и смуглый корсиканец, неисправимый поклонник своего именитого сонародника и империи. Там-то Михов часто пускался в споры с одним либеральным клерикалом – каких встреч нам только не преподносит жизнь! – мсье Жуве, бывшим пастором сельской церквушки на побережье. Начитанный католик родом из Эльзаса, мсье Жуве прекрасно знал немецкий и немцев, их бесовство, уходящее корнями, по его словам, еще во времена Лютера и зарождения лютеранства… Борис, обращался он к Михову, растягиваясь на солнышке, немцы – плебеи, они угробили Рим, но не смогли унаследовать его культуру, бесплодными были и попытки создать собственную аристократию, за исключением прусской… А Гете и Гейне? – возражал ему Михов, на что тот снисходительно усмехался… Гейне – второстепенный поэт, а господин фон Гете – провинциальный эпик, который испоганил средневековые легенды о немецком докторе, лишив их мистических прозрений и нацепив на них узду разумного и полезного. Но я толкую о другом, Борис, а именно о том, что вам, коммунистам, следует проявлять огромную осторожность именно в плане соотношения «польза-дух». Вы – атеисты, и трудно предположить, как далеко могут зайти дела, если вы победите… Мы боремся не за торжество пользы, а за торжество справедливости, Жак, возражал ему Михов, это разные вещи. Я здесь уже третий год и осмелюсь вам сказать, что не могу себе представить более прагматичного общества, нежели ваше… С одной ма-аленькой поправкой, дорогой Борис, – при всем при том мы верующие, и даже последний лавочник страшится судьбы и больше рассчитывает на французский дух, чем на линию «Мажино»… Жак, говорил ему Михов, можно откровенно? В том-то и дело, что вы рассчитываете на французский дух, который защищают английские крейсеры, американские воздушные крепости и русские танки… Дорогой Борис, а то, что мы с вами – французский католик и болгарский коммунист – встретились именно здесь, разве это проявление материи, а не духа? Что есть Франция, скажем, без Паскаля, Вольтера, Берлиоза и Бальзака? Покоренная провинция, не более того. Так вот, провинция покорена, а Франция живет. Вы меня понимаете?

Михов вроде бы и понимал его и все же не мог понять его до конца. Еще будучи студентом Сорбонны, он душой постиг идеи революционного обновления мира и верил в них не меньше, чем Жак в свой католицизм, который должен был воодушевить растерзанную Европу. О каких плебеях и духовном аристократизме, о какой пользе и духе разглагольствовал пастор из Эльзаса, когда он просто не знал законов истории или же пытался вникнуть в них с амвона сельской церквушки – да еще в годы, когда решалась судьба человечества. Он так ему и сказал: дорогой Жак, мы, болгары, люди бедные и обездоленные, прошло немногим меньше полвека, как мы избавились от пятивекового азиатского рабства, и снова попали в рабство, на сей раз европейского типа – слишком уж много мы пережили и выстрадали, пастор, чтобы рассчитывать лишь на голый дух и провидение. Кроме того, кто вам сказал, что наш идол – полезное? Я повторяю – справедливость плюс гармония – вот наша конечная цель… Сапожник в оппозиции, дорогой Борис, стремится обуть свои босые ноги, сапожник у власти – напялить сапог на все общество. Дай бог, чтобы я ошибался и вы оказались правы…

Корсиканец поджег немецкий склад в Лионе и сгорел в пожаре, Жак погиб, попав в засаду у какой-то придорожной часовни…

Михов повернул голову и с удивлением заметил, что Станчев наблюдает за ним.

– Что ты уставился на меня?

– Размышляю, Миха… От социального, говоришь, к моральному. А где же рубеж?

– Какой, к черту, рубеж? – не понял все еще не спустившийся на землю Михов.

– Между ними… Ну хорошо, ратуем мы с тобой за мораль, но мораль-то тоже бывает разная. Порой я задаю себе вопрос: допустим, поймаю я сто мелких мошенников и упущу или вообще не докопаюсь до одного крупного – что же будет в результате? Мне приходится сталкиваться с разными людьми, от уборщицы до генерала, и что касается морали, то мы пытаемся решить довольно сложное уравнение, по меньшей мере с тремя известными величинами, но знаешь, что нам неизвестно? Принцип их взаимодействия, – Станчев положил удочку на камень. – Что сейчас оказывает влияние на человека? По-моему, три вещи – социальная практика, наука и техника и, конечно же, потребление.

– Плюс информация, – добавил Михов.

– Хорошо, информация. Правда, первые три фактора – не духовные, а практические, они ведут к материальному, которое растворяется в потреблении. Так вот, я задаю себе вопрос: что имеет решающее влияние на мораль? Трудиться, знать и мочь или получать, обладать, потреблять?

Михов внимательно слушал.