Только моя

– Кейт, – слезы все же текут, капая на руки той, что держит меня за запястья.

– Ты такая хорошенькая, – женщина мне улыбается. – Сложно в нашем заведении будет с такой внешностью. Как ты учишься?

– Хорошо, – отвечаю дрожащим голосом.

– И что? Незнание языка не мешает? – с легкой усмешкой, адресованной не мне, интересуется она.

– Мне помогают, – признаюсь, давясь истерикой. – Подруга и… и… – ноги подгибаются.

Директор ловит меня, усаживает к себе на колено.

– Ты ж моя хорошая, – гладит по волосам, а я дрожу всем телом так, что стучат зубы и ноги бьёт крупная судорога. – Врача позовите, – обращается к Ольге. – Медпункт чуть дальше по коридору. Да… – вздыхает она в никуда. – Вот так, девочка, бывает. Это реальная жизнь. Чем раньше ты смиришься, тем легче тебе будет здесь выживать.

Мне дали успокоительные капли, и через некоторое время трясти перестало. Я просто замолчала, как полгода назад, когда меня впервые привезли в интернат.

Директор вызвала нянечку, и эта женщина понравилась мне чуточку больше. Она привела меня в спальню, показала кровать у окна и тумбочку, а также мою единственную полку в шкафу.

Как только она ушла, местные дети обступили меня со всех сторон. Спрашивали имя, за что меня сюда сдали, но я, отвернувшись к стене, старалась вспомнить слова психолога, что давали мне силы по приезду сюда. Их будто стерли из моей головы. Там остались боль, страх и чувство безысходности.

Глава 8. Я сильная

В этот раз я закрылась надолго. Целое лето моим единственным собеседником была педагог по русскому языку. Я говорила исключительно на уроке и об уроках. Перед Ксюшиной мамой было стыдно, ведь значит я недостаточно хороша, раз от меня отказались. Ксюшка приходила почти каждый день, мы сидели в беседке на территории моего нового дома. Она болтала без умолку, пыталась меня рассмешить.

Однажды вечером, уже перед первым сентября, когда нам выдали школьную форму и напутствие хорошо учиться, чтобы стать людьми, накормили предпраздничным ужином в виде тушеной капусты и куриной котлетки, в углу между столовой и огромным цветком меня зажали мальчишки, что старше на два года. Они стали говорить грубые слова и громко смеяться. Я закричала отчаянно, громко, ведь сил справиться с ними у меня не оказалось.

Выскочила повариха и половником разогнала наглых пацанов.

– Кейти, ты в порядке? – с беспокойством спросила женщина и оглянулась. – Идите отсюда, засранцы! Завтра все директору расскажу. Совсем обнаглели! Она же маленькая! Напугали!

– Спасибо! – ответила севшим голосом и убежала в туалет, чтобы смыть с себя неприятные ощущения.

Стою, смотрю на отражение. С лица капают слезы вперемешку с холодной водой, щеки горят, но я не опускаю глаз.

– Я сильная, – говорю себе. – Сильная, – повторяю вновь. – У меня есть мечта и никому не позволено ее разрушить!

С гордо поднятой головой под насмешливые взгляды оборзевших соседей по комнате вернулась к себе, переоделась и принялась листать учебники на новый год.

«Я должна хорошо учиться! Должна вырваться отсюда!» – твержу себе, вчитываясь в тексты.

И жизнь стала налаживаться. Ксюшина мама договорилась с директором нашего детского дома, и мне разрешили проводить время, даже ночевать у подруги. Это помогло окончательно прийти в норму и взять себя в руки.

Упорством и бессонными ночами я приносила грамоты с различных конкурсов, меня отправляли на олимпиады по английскому языку, и воспитатель говорила, что я обязательно поступлю в ВУЗ.

Время неумолимо полетело вперед. Очередным расстройством стало то, что тете Маше, Ксюшиной маме, отказали в опеке. Слишком маленькая зарплата у медсестры. Сказали, она не сможет меня обеспечить.

Я плакала, пока никто не видит, хотела сдаться, но позволить себе этого просто не могла. Потом буду слабой. Вот выйду отсюда, устроюсь на работу и может тогда перестану спотыкаться по жизни, а пока сжать зубы и двигаться вперед, Кейтлин Стоун. Ради себя, ради бабушки, которая в тебя верила!