Только моя (СИ)

— Так ты что, ее даже не кормил, что ли? Пять дней?

«А вы ведь не велели,» — подумал Дима, а вслух сказал:

— Пытался, но она есть не хочет. К тому, что я оставлял, даже не притронулась.

— Идиот!!!

Мамай рванулся к чулану, подергал дверь, но вспомнил, что ключей у него нет.

— Дима! — рявкнул он.

Дима со связкой ключей вынырнул из-за плеча, так что Мамай даже вздрогнул от неожиданности.

— Давай сюда.

Мамай распахнул дверь, и в ноздри ему ударил неприятный запах немытого тела и еще чего-то гниющего. Мамай поморщился, и щелкнул выключателем. Картина, представшая перед его глазами, не внушала радости. Девушка лежала на полу в немыслимой позе, обхватив лоснящиеся растрепанные волосы руками, представлявшими собой сплошной, местами сочившийся гноем, синяк.

Мамай подошел к ней и брезгливо перевернул ногой на спину. Лицо представляло собой не менее ужасающий желто-фиолетовый синяк — видно здорово он тогда ей врезал. Остатки косметики корявыми разводами засохли на щеках и скулах. Не осталось ничего от той блистательной ухоженной красотки, сыгравшей поистине роковую для себя роль убийцы-искусительницы.

— Вставай, слышишь. Я тут не буду с тобой цацкаться.

Лида на мгновение приоткрыла глаза и тут же закрыла их вновь.

— Что за комедию ты тут ломаешь. Вставай немедленно.

Голос ее звучал хрипло, слабо, словно из-под земли.

— Убей меня, не мучай. Я только этого и хочу.

Мамай пришел в бешенство.

— Ты кто такая, чтоб мне приказы раздавать. А ну шевелись, пока не врезал. Убей ее, ишь ты! А кто мне за это заплатит? Или я просто так руки марать буду?

— Оставь, сама умру.

— Нет уж, кончай из себя мученицу корчить.

— Да иди ты… — в этой фразе проскользнуло все, все, что она чувствовала, но пыталась скрыть — и ненависть, и слепая ярость, и бесстрашная готовность умереть… и жгучее желание жить. Мамай рассмеялся.

— Как же, пойду. Хочешь умереть — так я тебя сейчас на кусочки порежу — живьем.

Лида невольно содрогнулась, и Мамай это заметил. Он рывком поднял ее на ноги, стараясь не обращать внимания на запах, и несильно ударил по щеке.

— Я тебя заставлю свои пальцы грызть, ты поняла? Я тебя не рукой — горячим утюгом по щекам поглажу. Ты у меня как миленькая жить захочешь. А ну, давай на кухню жрать.

— Пусти. Больно же.

Лида, похоже, смирилась с тем, что умереть, по крайней мере спокойно, ей не дадут. И теперь глаза ее метали молнии. Впрочем, обессилевший от голода и боли организм отказывался подчиняться разуму и молил об отдыхе, поэтому очень скоро плечи ее поникли, и Лида едва не упала, если бы не сильная рука Мамая, вовремя подхватившая ее за талию.

— Не буду есть.

Мамай посмотрел на нее так, будто собирался сожрать живьем, но Лиде было уже наплевать. Шестым чувством она знала, что он, по крайней мере, сегодня, ее не тронет, и его взгляд и выражение лица ее абсолютно не пугали. Она слишком устала, чтобы бояться.

— Дайте помыться, Бога ради. Больше я ничего не прошу.

— О, да ты, оказывается, леди. — ухмыльнулся Мамай, и сердце его непроизвольно екнуло: ее смерть все-таки не будет на его совести.

Лида пропустила его слова мимо ушей. Наконец-то… что наконец-то? Отсрочка казни? Легкая передышка перед очередной пыткой? Нет сил об этом думать. Хочется спать. Но прежде — смыть с себя это зловоние, от которого выворачивало наизнанку, и обработать раны.

Мамай велел отвести девушку в свою комнату, где была отдельная ванная, и ее снова оставили одну. Но теперь у нее была горячая вода и свет. Лида включила воду и подошла к зеркалу, и едва не завопила от ужаса. Господи, во что она превратилась?

Лида сняла с себя вонючие лохмотья и стала под душ. Горячие струйки воды окатили ее тело удивительной живительной волной, и даже сердце забилось быстрее. Она аккуратно промыла раны на запястьях — как раз там, где ее связали веревкой и начала шарить по шкафчикам в поисках чего-то вроде одеколона — для дезинфекции.

Почувствовав себя чистой и посвежевшей, Лида глубоко вздохнула, и вскинула руки к потолку.

— Я люблю тебя, жизнь, — театрально воскликнула она, и заплакала. Что ее ждет дальше? Что последует за милостью со стороны этого ужасного Мамая, или как его там называют? Что они с ней сделают после всего этого? Что бы там ни было, она никогда уже не будет прежней. Не будет человеком. Тогда зачем жить?

Лида взглянула на свое отражение в зеркало, и в глазах ее сверкнуло безумие. Она схватила тяжелый флакончик с туалетной водой и швырнула в стекло. Получилось очень громко. Осколки фонтаном брызнули по всей комнате. Но ничего, подумала про себя Лида, она успеет. Она опустилась голыми коленями прямо на осколки и судорожно схватила один, самый крупный, в негнущиеся руки. Господи, как же больно, но она сможет, сможет. Запястья словно окатило раскаленным железом. Нет, слишком страшно на это смотреть. Тогда горло — рука, дрожа, поднялась вверх. По ладони побежали тоненькие струйки крови. В этот же момент дверь распахнулась, и сильная рука Мамая вырвала из ее изрезанных пальцев осколок зеркала.

— Дура!

Он подхватил ее на руки, вынес из ванной и швырнул на кровать.

— Только постель кровью испачкаешь.