Только море

Высоко над головой в белесом, но уже с вечерней синевой небе прошуршал артиллерийский снаряд и ухнул где-то на склоне Чоргунских высот.

— Эхма, — вздохнул боец, — фашист балуется. — Он свернул кисет в трубочку, сунул его в карман. — Пойду-ка в блиндаж.

В это время от места, где заседала партийная комиссия, крикнули:

— Товарищ Рукавишников!

Федор поспешно бросил цигарку и придавил ее каблуком.

— Ну, в общем, пошел я.

— Ни пуха ни пера, — напутствовал боец.

Секретарь партийной комиссии майор Середа посмотрел на заявление, рекомендации, анкету. Поднял серые усталые глаза, сказал:

— Рекомендации у него положительные. Зачитывать?

— Не надо, — ответил за всех капитан-лейтенант Фе- дичев (с ним Рукавишников познакомился еще в Геленджике), — пусть расскажет о том, что не указано в анкете.

Федор задумался. Рассказывать, собственно, было нечего. Родился, учился. В начале войны попал на флот. Затем — добровольцем на сухопутье. Тут его жизнь всем известна: отступление, ранение, наступление. От моря далеко не отрывался: Туапсе, Мысхако, Новороссийск, Эльтиген, Керчь. И вот теперь Сапун-гора…

Видимо поняв ход его мыслей, один из членов партийной комиссии, капитан с впалыми щеками и воспаленными глазами, спросил:

— До войны чем занимались?

Рукавишников пожал плечами:

— Как и все пацаны: голубей гонял, дрался. Ну и, понятно, в школу ходил.

Кто-то засмеялся. Капитан недовольно нахмурился. Вопрос, конечно, был задан некстати. Все поняли, что он не слушал, когда читали анкету. А там было ясно сказано, что Рукавишников в сорок первом году окончил десятилетку.

Первым выступил Середа.

— Товарища Рукавишникова я знаю с тысяча девятьсот сорок второго года. Если кто подумает об этих двух годах, то пусть вспомнит, что хотя по времени-то не очень много, но по тому, что было, пожалуй, и в сто лет не вместишь…

1 Рукавишников подумал о своих встречах с Середой. I Их было много. Плечом к плечу ходили в атаки. На Херсонесе, отрезанные от всего мира морем и врагом, курили одну самокрутку, передавая из рук в руки. Мерзли в окопах и теряли в боях товарищей.

— По-моему, дело ясное, — сказал Середа. — Я лично за то, чтоб принять товарища Рукавишникова в члены. Всесоюзной…

Пронзительный гнетущий свист свалился вдруг из поднебесья.

Кто-то крикнул:

— Ложись!

И тотчас прогремел взрыв. Гулкое эхо прокатилось по балке. Комья сырой, еще не прогретой солнцём земли вместе с пламенем и гарью рванулись вверх, а затем с глухим шумом попадали, ломая ветви деревьев с клейкими, только что распустившимися листочками.

Рукавишников упал ничком и лежал, прикрыв голову руками. Затем он опустил руки и поднял голову. В бездонном небе ползло будто нарисованное акварелью облако. На нем еще играли солнечные блики. На уровне своих глаз он увидел яркий желтый цветок и услышал свиристение какой-то пичуги.

— Однако, жив! — сказал сам себе Рукавишников и поднялся на ноги. Невдалеке виднелось место, куда угодил снаряд. Из небольшой черной воронки вился сизый дымок. И тут Рукавишников увидел Середу. Раскинув руки, будто желая обнять землю, майор лежал на зеленом снарядном ящике. Капитан, недавно задававший Рукавишникову вопросы, осторожно переворачивал Середу на спину.

— Что с ним? — спросил шепотом старшина.

Капитан не ответил. Рукавишников разглядел на бледном лице майора тоненькую ниточку крови и понял всю неуместность вопроса.

— Я — в санбат, — быстро сказал старшина, — позову кого-нибудь.

— Не надо, — ответил капитан и снял фуражку.

«Нет, этого не может быть! — отчаянно подумал Федор. — Ведь он только что говорил… улыбался…»

Все, что произошло, казалось Рукавишникову диким, противоестественным. Он поднял глаза и увидел, что все члены партийной комиссии, обнажив головы, обступили кольцом Середу. И тогда Рукавишников тоже снял мичманку, сжал ее до боли в суставах.

После того как па краю поляны вырос сырой могильный холмик, капитан сказал, отряхивая землю с гимнастерки:

— Заседание партийной комиссии считаю продолженным. — Он обвел взглядом суровые, нахмуренные лица и пояснил: — Бойцы хотят идти в наступление коммунистами, и мы должны рассмотреть сегодня все заявления.

Вновь расселись на ящиках.

Капитан спросил:

— Кто за предложение товарища Середы принять старшину второй статьи Рукавишникова в члены Всесоюзной Коммунистической партии большевиков — прошу поднять руки.

— Один, два, три… — считал капитан. — Девять «за», — наконец сказал он.

И хотя членов комиссии осталось восемь человек, все поняли, что девятым был голос майора Середы.

Капитан шагнул к Рукавишникову и протянул руку:

— Поздравляю. Вы приняты в партию. — Он посмотрел на холмик, под которым покоился Середа, и, вздохнув, сказал: — Завтра вы пойдете в бой уже коммунистом. Будете штурмовать Сапун-гору. Дойдете до вершины, считайте, что первое свое партийное поручение выполнили.

Капитан говорил медленно, будто каждое слово давалось ему с превеликим трудом. И от этого все, что он сказал, приобрело особый, значительный смысл.