Только не Айви Покет!

— Нет. — Ребекка прерывисто вздохнула. — Понимаешь, врачи ошиблись. Они сказали неправду. Она умерла на четвёртый день девятого месяца. Как оказалось, у неё оставалось всего двести двадцать девять дней. — Ребекка повернулась ко мне. По щекам её текли слезы. Но она не грустила. Она злилась. — Понимаешь? Мы недосчитались ста тридцати шести дней. Их украли у нас — все до последней минуты.

Я кивнула:

— Но зачем тебе все эти часы теперь, когда мама умерла?

— Наверное, они помогают мне чувствовать, будто она где-то рядом. — Ребекка печально улыбнулась. — Я не могу остановиться, всё пополняю и пополняю свою коллекцию. Я пыталась, правда… Но я не могу отказаться от них. Думаешь, я сумасшедшая, да?

— Определённо, — сказала я. — Но мы все немного ку-ку. И то, что ты делаешь, это не безумие. Я бы назвала это неизлечимой тоской и на том успокоилась.

Такой диагноз Ребекке, похоже, пришёлся по душе. Мы проговорили долго-долго. О часах. О днях. О минутах. О её маме. Когда Ребекка говорила о ней в поезде, её голос был полон печали. Но теперь что-то изменилось. В её словах слышалась надежда. Да, совершенно точно.

Она показала мне свою коллекцию.

К тому времени, когда мы закончили, мне хотелось никогда в жизни не видеть никаких часов. Но я девочка добрая и поэтому изображала восторг и любование. Пока Ребекка щебетала о серебряных часах, которые она купила у бродячего торговца в Бристоле и пронесла в дом тайком под платьем, я бродила по комнате, кивая через равные промежутки. Остановившись перед набитым битком стеллажом у окна, я рассеянно оглядела сокровища на его полках. Там было не меньше пятидесяти часов. И ещё кое-что. Прямо за дорожными часами в корпусе из орехового дерева и карманными часами на ржавой подставке. Это были не часы, и потому-то вещица и бросилась мне в глаза — миниатюрный портрет в уродливой золотой рамке. Мне стало любопытно. Раздвинув часы, я взяла его, чтобы посмотреть поближе. На картине была изображена женщина.

Тут голос Ребекки вдруг умолк, и за спиной у меня послышались быстрые шаги.

— Это так, ничего особенного, — сказала она, вырвав портрет у меня из рук.

Но было поздно. Я уже узнала женщину на картине. Струящиеся светлые волосы. Круглое лицо. Художник умудрился даже передать цвет глаз. Точнее, цвета — голубой и зелёный.

— Это же мисс Рочестер! — воскликнула я. — Но ты говорила, что у тебя нет её портрета.

Ребекка ничего не ответила. У неё был потерянный вид. Сомневающийся. Она смотрела куда угодно, только не на меня. Что-то тут не так…

— Женщина на портрете, — проговорила я, сражаясь с дрожью в голосе. — Я видела её в лесу… Это ведь ваша бывшая гувернантка, да?

Нет ответа.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Я протянула руку, но Ребекка не дала мне взять портрет.

— Ребекка, кто это? — Я с удивлением услышала в своём голосе гнев. — Скажи мне!

Это сработало. Ребекка посмотрела на меня.

— Моя мама, — сказала она.

12

Я могу разговаривать с мёртвыми. Никогда раньше не обладала этим даром. Более того, я прожила на свете двенадцать лет, ни разу не перекинувшись словом с привидением. Но это было много дней назад. До алмаза Тик-так. До Баттерфилд-парка. А теперь я только и делаю, что говорю с ними. Убитые герцогини. Мёртвые матери. Со всеми я могу общаться.

Оказывается, мне это очень хорошо удаётся.

— Так не бывает, — сказала я, меряя шагами тропинку в море часов. — Это совершенно невозможно. Конечно, я весьма выдающаяся особа для девочки моих лет, но это уже не лезет ни в какие рамки.

— Я слышала о таком, — тихонько проговорила Ребекка. — В деревне по соседству есть одна женщина, которая за пять шиллингов передаёт послания с того света.

— Это другое дело. — Я повернулась и пошла по тропинке в обратную сторону. — У таких женщин имеются хрустальные шары, бородавки на носу и всё такое.

Ребекка налила в стакан воды и осторожно подала мне.

— Может, всё не так уж плохо, Айви? — предположила она. — То, что ты делаешь… это же просто чудо.

— Это безумие! — огрызнулась я.

Ребекка уселась на кровать. Она, похоже, не очень-то удивилась моему таланту — вероятно, потому, что и сама была немного того.

— Если бы я могла поговорить с мамой, как ты с ней говорила… Я была бы счастливейшей девочкой в Англии. — Ребекка с надеждой подняла на меня глаза. — Она не просила ничего мне передать? Она что-нибудь говорила обо мне?

Я вздохнула:

— У меня создалось впечатление, что она довольно часто наблюдает за тобой издалека.

Если мне и полегчало оттого, что я смогла немного утешить Ребекку в её горе, это быстро прошло (думаю, потому, что я была потрясена до глубины души, и оттого слегка невосприимчива к чужим бедам).

— Твоя мама знала, как меня зовут. Как такое может быть?

— Не знаю, — сказала Ребекка. — Возможно, у тебя всегда был дар говорить с мёртвыми.

— Абсолютная чепуха.

— Со временем всё прояснится, — пообещала Ребекка.

Смысл её слов медленно, словно червь в яблоко, проник в мой разум. Она что-то знала. Знала больше, чем я.