Только не|мы (СИ)

Я снова качала головой, просто от безысходности, не в состоянии сформулировать хотя бы какую-то убедительную причину происходящего со мной.

Загорались огни фонарей. Отовсюду лилась музыка, превращаясь в какофонию звуков, что раздражало и ещё больше дезориентировало. Мы пили «Венецианский спритц» на основе просекко и «Кампари», и до того он был сладок, что хотелось залить его до краёв водкой, потому что даже виски сейчас оказался бы слишком приторным.

— Тони, — сказала я, — давай уедем куда-нибудь. Хотя бы на пару дней. Без разницы куда, хоть в Подмосковье.

— Хорошо. Вернусь из отпуска и что-нибудь придумаю.

— У тебя отпуск?

— Да, со следующей недели.

— И как ты его проведёшь?

Тони деликатно откашлялся и ответил:

— В Турции. Там хороший сервис для отдыха с детьми.

У меня почернело в глазах.

«С детьми». Точнее с ребёнком женщины, к которой Тони, по его же собственным заверениям, давно ничего испытывает. Однако с этой женщиной он летит в Турцию. С ней и с её ребёнком. Толстым, избалованным ребёнком, которому наверняка всё равно, где играть в компьютерные игры — в Москве или на берегу моря.

— Это невыносимо… — обронила я, закрыв глаза, уверенная, что сказала это лишь в мыслях, но почему-то вырвалось вслух.

— Лиз, мне тоже нелегко, — отпустил в ответ Тони.

— Тебе? — я резко распахнула веки. — Тебе нелегко? Ты живёшь, как тебе удобно, ни в чём себе не отказывая.

— Это неправда. И ты об этом знаешь.

— Я знаю только то, что ты ничего не хочешь менять. И говорить сейчас, что тебе нелегко, ты не имеешь никакого права, потому что ты сам решил так жить.

— Ну, в таком случае, ты тоже знала, на что шла.

— Ах, вот как?! — выпалила я в сердцах.

— Давай сменим тему, — мягко предложил Тони. — Ты не в настроении, а ссориться я не хочу.

— Не хочешь ссориться перед отпуском с любимой семьёй? — огрызнулась я, всё ещё думая, что сохраняю спокойствие, но ни о каком спокойствии речи давно не шло.

— Я вообще не хочу с тобой ссориться, Лиз.

— Ты не хочешь со мной ссориться, ты не хочешь со мной жить. А что ты хочешь со мной делать? Веселиться и пить дрянные коктейли?

— Ты сама их выбрала.

— Да я кругом у тебя виновата! — крикнула я.

— Успокойся, я тебя прошу.

— А я не хочу! Не хочу!

Вне себя от обуревавших чувств я буквально вылетела из-за стола. Тони схватил меня за руку, пытался вразумить.

Вся эта сцена, такая театральная и вместе с тем абсолютно правдивая, тысячи раз случавшаяся с теми, кто близок и всегда далёк друг от друга, до пошлости важен, почти неотделим, но остаётся вне зоны досягаемости в решающие минуты, весь этот диалог на повышенных тонах в декорациях летнего кафе, все эти жесты, движения, упрёки — всё говорило о том, что нужно уметь вовремя остановиться. Но остановиться, как правило, невозможно. Невозможно просто прекратить вглядываться в пёстрый комок накопившихся претензий, невозможно замолчать, невозможно простить себе и тому, другому, изъяны и несовершенства.

Я распалялась больше, больше. Тони уставал подбирать слова.

В конечном счёте, он тоже повысил голос:

— Лиз, прекрати!

Тони с силой толкнул меня обратно на место, где я сидела до этого. А мне уже весь свет опротивел. Я не хотела знать, что он скажет в следующий момент. Пусть уж лучше бы молчал.

Но вместо молчания Тони сказал ровно:

— Если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь объясниться со мной.

— А что не устраивает тебя, Тони?.. — ответила я глухо.

— До сегодняшнего дня — почти всё.

Я усмехнулась, чувствуя, как с каждой секундой слабею и всё хуже понимаю, к чему стремлюсь и какого жду результата.

— Лиз, — сказал Тони, — если тебе действительно невыносимо, тогда нам лучше расстаться.

Вот так просто были озвучены эти слова. Будто Тони осведомился, хочу ли я ещё коктейль или какое кино мне хотелось бы посмотреть на досуге.

— Вот так просто… — повторила я вслед собственным мыслям.

— Нет, непросто, Лиз. Но так будет лучше.

Я подняла глаза к Тони, чтобы взглянуть в его неукротимые искры. Однако его глаза залила чернота, и глубина этих чёрных дыр измерялась миллионами световых лет, измерялась непреодолимым расстоянием, которое разом возникло между нами, потому что Тони самолично подписал нам приговор.

— Пойми, меньше всего я хочу, чтобы тебе было больно.

— Но мне больно…

Тони взял со стола папку с чеком, которую незаметно подсунул официант, пока мы ругались, положил туда купюру. И то, как он это делал, без каких-либо вуалей говорило о том, что он уже всё решил: решил расплатиться, решил уйти. Решил расплатиться и уйти один.

— Так будет лучше, — во второй раз утвердил Тони эту гнусную прописную мудрость, которой только вынимать кости, застрявшие в горле.

Через минуту его уже не было за столом.

А через две за тем же столом не стало и меня. Не стало фактически, целиком — ни в этом кафе, и нигде во всём мире. Я исчезла, растворилась, сделалась невидимкой, или скорее — пустым местом.

Глава 8