Я ушла бы отсюда хоть голой, хоть рваной, хоть уползла бы по частям, лишь бы Тони больше не притрагивался ко мне. Его руки, само его присутствие делали меня слабой, делали меня не собой. Я помнила до мелочей всё, всё из чего он состоял — его голос, его повадки, запах, движения, даже стук сердца в моменты, когда нам было непередаваемо хорошо, и в моменты, когда мы убивали друг друга словами.
Я помнила и то, как мы виделись в последний раз.
Уже в Москве, спустя несколько месяцев после моего отъезда из Минска. Тони приехал и просил вернуться, просил забыть наши разногласия и начать всё сначала.
Тогда он сказал мне:
— Лиз, я не могу без тебя.
— Я не вернусь в Минск. Ни за что.
— Тогда я буду приезжать каждую неделю.
— Нет. Либо ты со мной, либо живи со своим бизнесом.
Мы встретились в кафе. Так пожелала я, зная, что в публичном пространстве мы не позволим себе перейти черту, будем держать расстояние. Хотя один бог ведает, как мне далось поддерживать это расстояние, когда Тони продолжал жить там, в Минске, а я расслаивалась на мельчайшие фракции, понимая, что Тони злится, но верит, будто я приползу к нему сама. Не выдержу, сломаюсь — раздавлю свой гнев и траур по безвинно погибшему Клаусу, куплюсь на его предложение о женитьбе — и на последнем издыхании, стеная и моля пощады, захочу вернуться. Но я оказалась сильнее, чем могла сама себе представить. И даже встретившись с Тони в кафе лицом к лицу, мне удалось сохранить остатки гордости, чтобы не броситься к нему на шею.
Да, я любила его. Да, я скучала по нему. Скучала так сильно, что могла бы пожертвовать всем ради того, чтобы он приехал и сказал единственное «Прости», но остался бы рядом. Пусть обещаниями, обманом, каким угодно способом заставил бы меня поверить, что во имя нашей любви он способен на всё. Однако всё, что он мог предложить, это чтобы мы поженились, и я возвратилась к нему в Минск, либо перебивалась набегами — какими-то объедками от его вечных командировок.
— Ты и представить себе не можешь, сколько я вытерпел, чтобы получить развод у Кати.
— И, как всегда, молчал…
— Да, молчал. Потому что не хотел тебя впутывать в эту грязь. Мне пришлось пойти на шантаж, потому что она нарушила наши договорённости. Я был вынужден пригрозить ей, что подам на раздел имущества. И тогда квартира достанется целиком мне. Только так получилось решить наш спор. И всё это я сделал для нас с тобой, Лиз. Умоляю, выходи за меня.
— Нет, Тони. Нет.
— Лиз, ты нужна мне. Я хочу, чтобы мы снова были вместе.
— Зачем?
— Затем, что без тебя ничто не имеет смысла.
— А со мной имеет смысл всё, кроме меня.
— Ты знаешь, что это неправда, — полыхал Тони. — Я люблю тебя, Лиз. Я хочу, чтобы мы, наконец, стала моей женой.
Он протянул мне на раскрытой ладони кольцо.
То самое кольцо, которое я оставила на полке, навсегда покидая минскую квартиру. Кольцо смотрело на меня пусто и безжизненно. Тони умолял о нашем воссоединении, но мне с трудом верилось, что сам Тони искренне понимает, о чём просит.
— Лиз, прошу…
— Скажи мне только одно, — начала я, вибрируя всем своим существом, но превозмогая эту дрожь, потому что обязана была спросить. — За всё это время, что мы не вместе, ты был с кем-то?
Тони замолчал, глядя мне в глаза.
Губы его шевельнулись, чтобы ответить «нет», но не издали ни звука.
Потому что Тони не смог солгать.
— Господи… — я уронила лицо в ладони.
Слёзы обожгли мне глаза. Слёзы, которые, я надеялась, больше никогда не прольются из-за человека, сидящего напротив меня с вытянутой как в милостыне рукой, откуда жадно и вопросительно на меня взирало золотое кольцо — символ нашей любви, убитой так нелепо.
— Господи… — повторила я, не глядя на Тони.
— Лиз…
— Не надо. Не оправдывайся.
— Лиз, ты бросила меня.
— А ты, недолго думая, бросился в койку другой.
— Ты не оставила мне выбора.
— У тебя был выбор! — заорала я и всё-таки подняла к нему взгляд. — У тебя всегда был выбор. Просто ты выбирал не меня.
— Я люблю тебя, Лиз, — на ресницах Тони появились слёзы.
Если он и плакал когда-то, то обычно, предварительно и хорошенько выпив. Но сейчас мы были трезвы. Сердце моё было выжато и измотано до состояния половой тряпки.
— Прости меня…
Слезинка, а затем вторая покатились из глаз цвета золотистой сиены с мелкими вкраплениями киновари. Им не было и никогда не будет равных в этом мире. Но я прощалась с этими глазами навсегда.
— И ты меня прости, Тони.
Он покачал головой:
— Нет.
— Так надо.
— Лиз, я не смогу тебя забыть.
— Я тоже не смогу тебя забыть. Но нас больше нет.
Я встала из-за стола, покачнулась, но удержалась на ногах.
Уходя, я знала, что Тони не смотрит мне вслед. Знала, что секунду назад разбила вдребезги нас обоих. Но я верила, что так будет лучше.