Только не|мы (СИ)

Год назад Тони прислал мне открытку на Рождество. На Рождество, которое могло бы стать нашим третьим совместным Рождеством. И будь жив Клаус, то и для него это Рождество стало бы третьим. Но Клауса больше не было. В открытке содержались банальные поздравления и просьба о встрече. Я проигнорировала и поздравления, и просьбу, потому что уже запланировала праздник с Андрисом и твёрдо решила, что священных празднеств в иной компании мне больше никогда не представится.

Но вот я снова очутилась рядом с Тони.

Полночь. Рига. Двадцать пятое декабря. Христос вновь пришёл в этот мир, чтобы спасти всех грешников.

Тони целует мои губы, а я понимаю, что нет грешницы страшнее, чем я в этот час. Но я хочу грешить. Больше, чем святой благодати, я хочу этого греха.

— Я люблю тебя, Лиз, — шепчет Тони, зачёрпывая ладонью мои волосы с шеи. — Я люблю тебя, Лиз…

Мы находимся так близко, словно никогда не отделялись с самого первого вдоха, будто бы для нас намного естественней жить единым целым, а не порознь, и едва ли могло случиться такое, что Тони нет со мной, а меня — с ним, потому что мы едины — всегда были и всегда будем. И ничего, даже нас самих, не существует друг без друга. Он принадлежит мне. Я принадлежу ему. У нас общая кровь, дыхание, кожа. Я люблю его, несмотря ни на что. Он любит меня от кончиков пальцев ног до самого последнего волоска на макушке. Всё, из чего сделан Тони, — моё вне всяких сомнений и кривотолков. Всё, из чего сделана я, — принадлежит Тони безраздельно.

Я не знаю, сколько у него было любовниц, и сколько лиц он сменил, улыбаясь другим. Не знаю, говорил ли он кому-то ещё о сокровенном, звал ли меня во сне, кто согревал его разнузданную жизнь, и сколько раз он слал мне проклятья. Но я знала, что, поселившись во мне единожды, Тони никогда не уходил из меня до конца, не давал мне свыкнуться со своим отсутствием.

Я сотню раз обнимала его, говоря, что этот раз — последний. Однако неверие во мне говорило всегда громче, чем вера, и за каждым последним разом обязательно приходил новый, но тоже последний раз.

В каждой мысли моей — Тони. В каждом страхе моём — Тони. Он везде и всюду, постоянно и намерено.

Тони — моё самое дивное воспоминание.

Тони — мой оголтелый ужас длиною в тысячу световых лет.

Тони — моё предназначение.

Тони — мой липкий стыд и непрерывная потеря.

С ним связано столько всего, что развязать уже невозможно.

Тони стоит под фонарём на набережной Москвы-реки и протягивает мне визитку…

Тони улыбается и берёт с меня обещание однажды вручить ему книгу с моим автографом…

Тони смеётся, потому что у него нет для меня подарков…

Тони, рискуя жизнью, лезет на крышу и снимает оттуда бездомного серого котёнка…

Тони приносит букет ромашек…

Тони обнимает меня на берегу Средиземного моря…

Тони надевает мне на палец кольцо…

Тони стоит на коленях в минской квартире и умоляет не уходить…

Тони… Тони… Тони…

Тони прижимает меня к себе. На часах уже два ночи. Рижане поют псалмы, гуляют по улицам. Взрываются праздничные фейерверки. Всё почти так, как в нашу самую первую ночь. С той лишь разницей, что тогда был Новый Год, а сейчас — Рождество. Тогда была Москва, а сейчас — Рига. Тогда был несвободен Тони, а сейчас — я. И мне нет оправданий. Нет ничего, что могло бы объяснить красоту и безобразие порока.

Я смотрю в потолок и молюсь, ибо я грешна, дважды, трижды грешна. Грешна всецело, потому что во грехе мне слаще и уютнее, чем на праведном пути.

— Ты любишь его? — задал вопрос Тони, первый среди всех вопросов, которые могли быть заданы.

— Я его боготворю, — ответила я, стараясь не вспоминать такие сильные и такие грустные глаза Андриса, в которые отныне не смогу посмотреть без стыда.

— Это не любовь.

— Это больше, чем любовь.

— Лиз, — Тони повернулся на бок и уложил висок на согнутую руку, — я сделаю, как ты попросишь.

— Точно?

— Да.

— Тогда поклянись.

— Клянусь.

Я вдохнула поглубже воздух и плавно отпустила его на волю.

Приподнявшись с кровати, я нашла на тумбочке рядом брошенную Тони сигаретную пачку. Он до сих пор курил всё те же Richmond. Я подожгла одну сигарету, затянулась ею и вновь легла спиной на подушку.

Некоторое время Тони разглядывал меня в темноте, а после тоже закурил.

— Я не знал, что ты теперь куришь, — отметил Тони.

— Когда ты замужем, не так уж много радостей остаётся, — сказала я. — В последнее время я плохо сплю и почти прекратила писать. Зато начала ходить к психоаналитику.

— Ты ходишь к психоаналитику?

— Да.

— И как успехи?

— Никак, — я вяло улыбнулась, стряхивая пепел в бокал из-под виски.

— Лучше бы ты обратилась к Габриеле. Из неё отличный психоаналитик.

Я засмеялась, внутренне согласная с этим утверждением, но у меня были припасены свои аргументы:

— К сожалению, Габи в Москве. И теперь мы уже не так близки, как раньше. К тому же она не смогла бы выписать мне антидепрессанты и снотворное.

— Думаю, в случае чего, она могла бы тебе их украсть, — улыбнулся Тони.

Он сел рядом со мной и стал задумчив.