— Ну, вот, значит, прихожу я на площадку, а там девочка такая — килограмм тридцать пять от силы. Я её только по фотографиям в сети видела, не думала, что она такая маленькая. Ещё хотела пошутить: «А что у нас сегодня макросъёмка?», но смолчала, потому что она и так какая-то затюканная. Сейчас ещё помрёт от разрыва сердца бедная фея, а мне потом отвечать. Но самое замечательно, что сиськи у неё — во! — Габриеля показала на свою совсем немаленькую грудь, дополнительно выпятив её вперёд. — Но эта дурёха забыла лифчик, представляешь? Так и пришла сниматься в одном свитере! А мы ведь договорились, что поснимаем её в красивом платье, чтобы чуть-чуть эротики… Да какое там чуть-чуть! Настоящая порнография в одежде! Она как напялила это платье, как это всё дело ухнуло к животу! Я ей говорю: «Нет, так не пойдёт. Надо что-то придумать».
— И что же ты придумала? — смеясь, спросила я.
— А чего только ни придумывала. И скотчем пыталась замотать, и утянуть какими-нибудь скрепками сзади — не-а, не держится, и всё тут. Пришлось мне раздеваться и отдавать свой лифчик.
— Ты настоящий профессионал!
— Угу, — проворчала Габриеля. — Самый прикол в том, что она так в моём лифчике и ускакала домой, а на звонки теперь не отвечает. Обидно.
— Да уж…
Я допила свой капучино, и мне захотелось прибавить к нему чего-нибудь покрепче. Просмотрев меню, я выяснила, что здесь не подают виски, но была винная карта. Я попросила официанта принести нам два бокала. Обстановка благоволила: приятный полумрак, наступающий вечер, подруга рядом, и недавно включили в записи ненавязчивый джаз.
По джазу я скучала особенно, редко слушала его теперь, потому что каждый раз он напоминал о том, что ушло из моей жизни безвозвратно и должно быть поскорее забыто, а тревожить воспоминания музыкой — самая изощрённая пытка, какую только можно выдумать для чувств.
На стол синхронно опустились два изящных бокала в форме вытянутого шара, на пятую часть, почти у самого донышка, заполненные красным вином. Я взяла за тонкую ножку один бокал и сделала жест, призывая Габи последовать моему примеру. Она скосилась на вино и вздохнула.
— Ну, немного нарушь свою диету за компанию со мной, — попросила я. — Мне тоже нежелательно пить, потому что я принимаю антидепрессанты. Но иногда себе позволяю.
Габи вновь вздохнула, и я поняла, что дело не в диете, а в чём-то другом, о чём я ещё не знаю.
— Габи… — встревожилась я. — Габи, всё в порядке?..
Она помотала головой, и сердце моё провалилось к полу. Я перестала дышать. Тем временем Габи потянулась к своей дорожной сумке, вытащила оттуда сложенный вдвое листок и подала его мне.
— Что там? — не желая открывать и едва ли желая действительно знать, что там, спросила я.
— Открывай, — настояла Габи.
И я открыла.
Это был снимок УЗИ. Конечно, я знала, как они выглядят, и, как правило, ничего хорошего на них не изображалось. Но то, что увидела я, принесло мне облегчение и огромную радость.
— Габи, ты беременна! — чуть не закричала я от восторга. — Господи, это же прекрасно!
— Это не прекрасно, Илзе, — строго ответила Габи. — Я не знаю, что мне делать. Мне дали срок подумать пару недель, но я даже думать об этом не могу.
— Почему? — я поставила бокал обратно на стол, так и не пригубив вина, и подалась вперёд, навстречу к Габи. — Вы же с Вовой хотели…
— Он хотел, — отрезала подруга. — Я не хотела.
— Я думала, ты шутишь…
— Нет, о таких вещах я не шучу, поверь. Это слишком серьёзно, чтобы говорить шутками. И сейчас я в растерянности. Я больше хочу этого вина, чем этого ребёнка.
— Габи, нам уже почти по тридцать два года…
— Я помню об этом, Илзе. Но ещё я помню, что дети — это цветы жизни на родительских могилках. А мне хочется пожить, пожить для себя.
— Это эгоизм говорит в тебе…
— Да, я — эгоистка, — нисколько не смутилась Габриеля на моё замечание. — А что плохого в том, чтобы понимать, кто ты и для чего нужен? Я не предназначена стать мамой.
— Бог решил иначе, — уверено заявила я.
— Бог здесь ни при чём. Я вполне здраво представляю, каким образом беременеют. И бог там никоим образом не принимал участие.
Мне захотелось улыбнуться и в тоже время отругать Габи за её кощунство. Но на первое мне не хватило смелости, на второе — совести, потому что в её грубых и богохульных рассуждениях как-никак присутствовала крупица здравого смысла. Я не могла решать за Габи, как ей поступить. В конце концов, ответственность за любое решение навсегда останется на Габриеле. Но я могла поддержать её, как она всегда поддерживала меня, что бы ни произошло.
— Габи, — сказала я и всё-таки хлебнула вина для храбрости, — в твоём положении хотели бы оказаться много женщин, но по каким-то причинам не могут…
— Я знаю, — перебила Габи. — Но мне нет дела до остальных. Пожалуйста, не примешивай сюда чужие проблемы.