– Да, что ты, Стасик, такое несешь? – придав лицу гневное выражение, начал терять терпение более старший оперативный сотрудник. – Лично мне «обосрать» с высокой колокольни твою «наркоту»! Тебе разве не сообщали, что с тобой будут беседовать сотрудники «убойного» отделения МУРа? Или ты думаешь, что нам интересна какая-то там «паленая», «туфтовая» конопля?
– Тогда что? Что вам от меня надо? – причитал бедолага, вроде бы искренне не понимая, чего от него на самом деле хотят, либо же искусно делая вид, что даже не подозревает о чем все-таки смысл этой жесткой беседы.
– Ну, во-первых, – попытался успокоиться и придать своей физиономии выражение, явно располагающее к доверию, – я спрошу тебя пока об одном: где находится твоя супруга Марина?
– Вы что, издеваетесь? Откуда я могу это знать? – не унимался Глебов, успешно маскируясь за своим либо настоящим, либо все-таки наигранном полном неведении. – Два дня назад мне передали, что ее видели в машине с каким-то никому не знакомым хлыщом. Они сидели, мило беседовали и загадочно улыбались. С тех пор от нее не было ни слуху ни духу. Я же все это время безостановочно пью, ожидая, когда же она нагуляется и соизволит вернутся. Честно скажу: если бы она только «нарисовалась», то я бы не знаю, что только с ней сделал.
– Вот наконец-то мы и подошли к основной части нашей «приятной» беседы, – воскликнул оперативник, энергично потирая руки и, очевидно, предчувствуя, что дело близится к тому, чтобы сдвинуться с «мертвой точки», – Ник (почему-то так он решил обратиться к напарнику), ты все успел записать?
– Да, – ответил молодой новобранец, исправно заносивший в протокол сведения, какие ему довелось здесь услышать (физическое воздействие на подозреваемого, естественно, исключалось).
– Хорошо, – произнес Роман, «пробежав» глазами по записям, – продолжай все в том же духе, – и уже обращаясь к подозреваемому, стал пытаться «вывести его на чистую воду», – теперь, дорогой Стасик, просвети нас в вопросе: как ты «опустился» до того, что невероятно жестоким образом убил свою бедную супругу Марину?
– Как убил? – вытаращил глаза здоровенный мужчина, словно бы искренне удивляясь, и заплетающимся со страху языком продолжал, – Я нет… Я не мог… – тут он обхватил руками огромную голову и, полностью отчаявшись, зарыдал, – я ничего не помню.
– Это очень плохо и скверно, – изобразив на лице сострадательную мимику, промолвил опытный сыщик, – когда человек совершает преступление, а потом говорит: «Я не помню», это только усугубляет его вину, и приговор суда в этом случае оказывается намного более строгим, нежели когда человек признается в совершенном им преступном деянии – в настоящем случае жестоком убийстве – и, искренне раскаиваясь в содеянном, активно сотрудничает со следствием. Вот так, «братец»… все это получше запомни и как следует обмозгуй: тебе дается возможность склониться в правильную сторону и сделать наиболее верный выбор, а там уж мы определимся – будешь ли ты сидеть полный срок, либо тебе немного скостят.
Тут все замолчали, и в наступившей, почти гробовой, тишине можно было услышать, как бьются сердца этих троих, совершенно разных, людей. Киров специально взял эту недолгую паузу, давая Глебову возможность переварить в голове все им сейчас услышанное и прийти к какому-нибудь определенному выводу. Через пару минут, не дождавшись ответа, он вернулся к недавнему монологу:
– Ну, так что? Что-нибудь вспомнил? Или может тебе помочь и вкратце напомнить суть и основные моменты, а детали потом ты нам сам «дорасскажешь»?
Подозреваемый молча кивнул головой, проявляя таким образом готовность выслушать, что же ему инкриминируется. Роман, получив понимание оппонента и предупредив новобранца, чтобы он ничего не упускал и все усердно записывал, начал разворачивать свою версию:
– Я думаю, что дело случилось так: ты узнал, что твоя жена тебе изменяет, и это – как и у любого другого – привело к сильнейшему нервному потрясению. На этой почве ты сильно напился, а заодно «пыхнул» и наркотиков, что, скорее всего, станет ясно из взятых у тебя на экспертизу анализов. Немного не рассчитав с дозировкой, ты впал в состояние жестокой агрессии, а когда вернулась с гулянки твоя неверная женщина, ты, лишь увидев ее, мгновенно пришел в жуткую ярость, схватил кухонный нож и стал наносить ей множественные удары. Успокоился ты только тогда, когда она уже не подавала признаков жизни. Тогда ты и полоснул ей ножом по горлу, сделав надрез, как говорится: от уха, да уха. Убедившись, что она умерла, ты погрузил ее на свою машину и увез на противоположную сторону города, где отнес подальше в лесные заросли и во там уже бросил. Судя по твоим физическим данным, ты вполне бы смог это сделать. Сам же вернулся домой и принялся справлять по ней лихие поминки.
Оперативник хотел добавить еще вопрос: «Так ли все было?» – однако сделать этого не успел, так-как его рассуждения внезапно были прерваны фразой напарника:
– Куда же в таком случае делся адреналин?
– Причем тут, на «хер», адреналин? – не понял Киров, что сейчас имеет в виду Никита.