Только не в этот раз

Ждать пришлось довольно долго, но незваный гость, по-видимому, никуда не спешил. Прошло не менее часа, прежде чем страдалец смог открыть измученные глаза. Заметив это, изверг промолвил:

– Ну что, папаша, очнулся? Рад ты такому вот окончанию своей никчемной, предательской жизни?

– Я Вас не понимаю? – переспросил пригвожденный к потолку зрелый мужчина, обливаясь слезами от страха и предоставленного ему на лицезрение вида, – В чем мы таком могли провиниться?

– Это вопрос риторический, – даже сквозь маску явственно ощущалось, как надсмехается истязатель, – на него я отвечу чуть позже, а сначала закончу с твоей женой, пока она еще совсем не остыла.

Тут он встал с занимаемого им кресла, на котором до этого восседал и, подойдя к мертвому, изуродованному телу голой красивой женщины и, предварительно достав предохранительный контрацептив, совершил беспрецедентное половое сношение. Бывший житель далекой глубинки, свешиваясь вниз головой, рыдал, понимая, что ничем не может противостоять этому жестокому и безучастному человеку. Его уже практически не заботила предстоящая ему участь. От всего пережитого ум его был близок к полной потере рассудка. Мужчина кричал и матерился, надеясь, что его услышит хоть кто-нибудь из соседей. Но особенность современных подмосковных коттеджей выделяется тем, что все они устанавливаются на значительном удалении друг от друга и делаются как можно более звуконепроницаемыми. Принимая во внимание этот существенный недостаток, не следовало даже надеяться, что крики о помощи уже почти обезумевшего страдальца смогут хоть кого-то достигнуть.

Маньяк-некрофил от его мучительных криков возбуждался только еще сильнее, продолжая доводить свое ужасное дело до логического конца. Получив наслаждение в достаточной мере, насильник неспешно поднялся и, сняв контрацептивное средство, совершенно спокойно как будто то, что он сделал, было совершенно нормальным, обыденным делом, убрал использованный предмет в просвечивающий полимерный пакет, а тот в свою очередь в находившуюся при нем дорожную сумку, где, кроме всего прочего, имелись всевозможные виды режущего оружия и хирургических инструментов. Порывшись внутри, он остановил свой выбор на медицинском острозаточенном скальпеле.

Мученик еще раз взмолился:

– Что мы Вам сделали? За что Вы так с нами?

– Я же сказал, «Папа», – проговорил изувер, делая упор на последнем, произнесенном им слове, – что тут еще не понятного?

Только тут до хозяина дома дошло, что он общается сейчас со своим старшим сыном, брошенным им вместе с матерью без возможности к нормальному, хоть сколько-нибудь приемлемому, существованию долгих одиннадцать лет назад в далекой и глубокой провинции. Отец не в силах был поверить и осознать, что тот его вроде бы как никчемный поступок может вылиться ему таким ужаснейшим «бумерангом». Он отчетливо в это мгновение понял, что пощады ему ждать не придется. Единственное, с чем он обратился к этому безжалостному и жестокому истязателю, было одной только просьбой:

– Послушай, сынок. Я знаю теперь – это ты. Может я и взаправду заслужил свою смерть за то, что бросил на произвол судьбы вас вместе с мамой и никак не помогал вам все это время, но почему ты, кроме меня, убиваешь всех тех, кто никак не повинен в твоих бедах и делаешь это, поступая с особой жестокостью. Что с тобой стало? Ты же был таким хорошим, прилежным мальчиком.

– Много говоришь, папа. Приготовься уже умирать.

– Я понимаю, что мне не избежать этой участи, – взмолился без пяти минут мертвый мужчина, – только сделай, пожалуйста, это без тех ужасных мучений.

– Это вряд ли, – ответил сын, скрипя сквозь маску зубами и еще более нагнетая на жертву жуткого страху, – сейчас ты, папаша, на своей шкуре почувствуешь, что я испытал за все эти долгие годы, терпя издевательства от выжившей из ума обезумевшей матушки, которая после твоего ухода совсем «с катушек слетела».

Собственно говоря, именно тогда, в период переходного возраста, и была сломлена его психика. Он ненавидел самой что ни на есть жуткой ненавистью свою родительницу и отца, бросившего их в самый тяжелый этап его жизни, создав таким образом оставленной им жене некий катализатор, подтолкнувший женщину очень невзлюбить малолетнего сына, «как две капли воды» похожего на родителя. И вот теперь с каждым надрезом, проводимым по телам своих жертв, человек в страшной тыквенной маске передавал своим родным некое, наполненное душевной болью, послание, исходившее из самой глубины его ожесточенного сердца.