Только никому не говори. Сборник

— Этот глушитель мне покоя не дает, — признался Саня. — Как будто подтверждается первоначальное мое ощущение: подготовленное преступление, заговор зла. Идти на совместное самоубийство с глушителем — фантастика!

— Ну почему? — возразила Настя. — Вдруг после первого выстрела народ сбежится и помешает…

— Да зачем стреляться в комнате хозяйки? Вообще в этом доме? Другого места на земле нет? Нет записки, пистолет не использован. Анатоль, в конце концов, живой… Как хотите, а «декадентская» версия не выдерживает критики.

— Если он будет отрицать, что убил, ему все равно не поверят, — заметила Юля рассудительно. — Кто мог застрелить, тот мог…

— Поверят, — перебил Саня. — Если настоящий убийца будет найден.

— Сань, неужели ты найдешь?

Девочки глядели на него во все глаза, с интересом огромным, незаслуженным. Саня усмехнулся, перевел взгляд с милых лиц на окно, на раскрытый фолиант.

Эти бабочки… где они вспомнились мне так живо, так ярко?.. Да не раз в эти дни вспомнились.

— Какое у нас сегодня число?

— Среда, 25.

Неужели похороны были только вчера? Саня забылся на секунду, потом встряхнулся и принял радедорм, запив таблетку чаем.

* * *

— К сожалению, ничем не могу помочь, — говорила дама-директор, слегка подобострастно улыбаясь. — Ужасная трагедия. Ужасно. Но я ее почти не знала, — дама перешла на деловой тон. — И сразу указала следователю на возможного информатора. Наш музыкальный руководитель — Зоя Викторовна. Она аккомпанировала Печерской на занятиях. Если желаете…

— Желаю.

Директриса переговорила по селектору с секретаршей.

— Какого числа Печерская уволилась? — спросил Саня.

— С 12 октября 88 года, я сверяла по документам.

В кабинет вошла другая дама, тоже с улыбкой участия. Может быть, традиционный трепет перед «органами» (директриса не уточняла его роли — и Саня ее не разочаровывал), а может быть, и «натуральный» — перед загадкой смерти.

— Я вас оставляю.

Одна удалилась, другая села на ее место и сразу приступила к делу:

— Мы с Ниночкой не дружили (она тут ни с кем не дружила), но отношения у нас были превосходные, потому что она была удивительным человеком, тонким, прекрасным!

— Да? — Саня даже удивился.

— Говорят, мужчина проверяется по отношению к женщине. Это так. А женщина? По отношению к детям, уверяю вас. Они ее любили так же, как и она их, и долго привыкали к новому человеку. А по-настоящему, как к Ниночке, и не привыкли, и не привязались. Все это я высказала вашему начальнику. Но, кажется, он мне не поверил.

— Да? — опять повторил Саня, явно пасуя под напором целеустремленной энергии.

— Я поняла по его вопросам. Страдала ли Печерская ущербностью, тягой к самоубийству, представляете? Что за чушь?

— А почему она не танцевала на сцене? Из-за поврежденного мениска?

— Первый раз слышу. Здоровая нормальная женщина. Конечно, с виду хрупкая, но сила чувствуется в каждом движении — профессия обязывает.

— Кажется, у нее не было особого дара балерины? — уточнил Саня осторожно.

— Я в этом не очень разбираюсь. У нее был особый дар — тоже довольно редкий! — общения с детской аудиторией. Всегда жизнерадостна, весела, добра.

— Вы хотите сказать: такой она была с детьми?

— Но ведь это самое главное! Именно с детьми. Мы понимаем, — Зоя Викторовна тонко улыбнулась, — что милиция предпочитает версию о самоубийстве. Меньше хлопот.

— Я не сторонник этой версии.

— Замечательно! И передайте своему начальнику…

— Я не состою в штате.

— Дружинник? — осведомилась Зоя Викторовна.

— Свидетель. Как образно подметил майор: «дилетант, потрясенный видом жертвы».

— Бедный! — воскликнула женщина столь искренне и щедро, что подумалось: вот и меня кто-то пожалел. Да ведь никто не знает о моем действительном тайном участии — страсти, сжигающей, кажется, самую жизнь. И кажется: еще в ту жуткую пятницу я предчувствовал будущее, потому что горячился и рвался в бой.

— Ужасная трагедия! — добавила женщина; очевидно, это определение случившегося было здесь в ходу.

— Зоя Викторовна, а как она отсюда уходила? В каком настроении?

— В очень веселом. Даже когда ее вырвало…

— Что?

— На предпоследнем занятии ей вдруг стало плохо. Я выбежала за нею в туалет. Ее тошнило. «Отравилась, говорит, что-то вчера съела».

— Неужели яд? — прошептал Саня.

— Скажете тоже! На другой день явилась за документами жива-здорова.

— А вы не рассказали об этом эпизоде следователю?

— Ничего я ему не говорила! Всю голову забил своим выдуманным самоубийством. Вообще, я вам скажу… — она заколебалась. — Вы женаты?

— Нет. И не был.

— Конечно, вы молоды, опыта у вас кот наплакал.

— Может, еще наплачу, — пообещал Саня уныло.

Женщина улыбнулась снисходительно.

— Такого не наплачете. Вы никогда не сможете понять мать.

— Мать? Какую мать?

— Меня, например. Я рожала трижды, всех, слава Богу, выходила. Ну, просто поклясться могла бы, что Ниночка беременна. В начальной стадии.

Саня вдруг заволновался, что-то приоткрывалось как будто, какие-то горизонты…

— Вы хотите сказать, что она бросила работу, потому что забеременела?