Только никому не говори. Сборник

На столе стояли чайник на подставке, заварной чайничек, покрытый салфеткой, сахарница и три стакана. Его ждали. А за чайником, наполовину на подоконнике, лежал раскрытый фолиант с фотографическими фрагментами Божьего мира… «крылья узнаю твои, этот священный узор». Саня поморщился. На кожаном переплете остались отпечатки пальцев (вспомнил): его самого, Насти и Юли. А ведь кто-то еще должен был его коснуться — тот, кто сдвигал книгу, чтоб спрятать туфельку. На соседних «трудах» не обнаружилось ничего интересного (кроме пыли) — их, очевидно, не трогали с летней генеральной уборки тети Май. Объяснение Юли: Настя принесла книгу, вышла на минутку, я ее взяла посмотреть. Вполне правдоподобно. Что значит «правдоподобно»? Звучит двусмысленно. Уж не подозреваю ли я, что Юля засунула… дребедень! И все же не забудь: они с Генрихом, как и Анатоль, были в доме в момент убийства.

— Юля, — заговорил Саня свободно, — ну-ка вспомни поподробнее, что ты слышала в доме во время свидания с Генрихом, — с той ночи всякие «табу» на эту тему были отброшены, и сама хозяйка узнала наконец, отчего в девичьей комнате в пятницу пахло табаком.

— Ну вот, значит. — Юля слегка покраснела, взглянув на Настю (тот же прекрасный «дар смущения», до конца не атрофированный), та с интересом слушала. — У нас гудел магнитофон, но негромко. Я услышала, как Любаша бедная хлопнула своей дверью и заперла ее на ключ. Этот стук меня как будто отрезвил… ну, как это говорится, вернул на землю. Я хочу сказать, — сказала Юля решительно, — мы с Генрихом знали, что идем на подлость.

— Понятно. Восприятие было обострено, и подсознательно вы беспокоились.

— Наверное. Во всяком случае, вскоре сквозь музыку мне послышались шаги, какой-то шум. Выглянула в коридор: убийца с бутылками прется к себе в комнату, и чулан слегка приоткрыт. Возвращаюсь…

— На кровать, — подсказала Настя.

— Он мне не нужен! — отрезала Юля.

— И мне!

— Ну так не мешай следствию. Вскоре после этого что-то мелькнуло в окне (это была ты, но я не поняла). Вот тогда я взглянула на часы: без семнадцати четыре.

— Все правильно. За секунды до этого Настя услышала голос из форточки. Нина Печерская уже была в комнате тети Май с убийцей. Ты видела и слышала, как Анатоль вошел в свою комнату с бутылками. Но ты не слышала, как он оттуда вышел, чтоб впустить Печерскую. А его комната напротив вашей.

— Не слышала.

— Нет, должно быть, это не он.

— Что «не он»?

— Не он убийца.

— Ну, ты даешь! Расстрелять целую обойму…

— Я говорю про балерину.

— А я про Любашу!

— У него уже была белая горячка. Когда ж она только кончится!

— Уже должна была бы кончиться, — заявила Настя авторитетно. — Я читала кое-что, вообще интересуюсь психиатрией. У него типичные симптомы.

— Горячка возникает от длительного пьянства?

— Да. Но что-то должно способствовать: травма головы, инфекция, бессонница… Вот характерная причина, в нашем случае главная: тяжелые психические переживания. Ну еще бы — убийство!

— То есть он заболел после того, как похоронил Печерскую?

— Ну, такая идея (в саду закопать) уже свидетельствует… Наверное, он еще в августе слегка сдвинулся на этом пункте… призрак, явления. Он же продолжал пить. А убийство — окончательный толчок. Расстройство сознания, которое сопровождается очень яркими галлюцинациями. Везде враги (они у него идентифицировались с демонами), опасность, отчаяние, страх. Пристрелил, не задумываясь, — по нормальным меркам за это и судить нельзя. Колют снотворное, по рецепту Попова, например, или аминазин. После сна (долгого, часов пятнадцать) психозы обычно проходят.

— А следователь мне сказал: разговаривать с ним по-прежнему невозможно, ничего не помнит, бредит…

— Постепенно отойдет. У него наверняка «корсаковский психоз» с нарушением памяти плюс бредовое состояние. Все точно, отойдет, признается. Куда ему деваться?

— Девочки, а вы помните, о чем говорила Люба с мужем по телефону? Перед смертью.

— Я услышала звонки, — сказала Настя, — выглянула в коридор, смотрю — Люба разговаривает… что-то «да, я». Ну я и закрыла дверь.

— А я была на кухне, — продолжила Юля, — чайник ждала. Буквально я не помню, конечно, но по смыслу… Он же ее в ресторан звал, так? А она вроде отказывалась: не пойду, не хочу. Или, наоборот, пойду?.. Про какой-то голос. В общем, обычный разговор, я не прислушивалась. Если б я знала…

— Они долго разговаривали?

— Нет. Не больше минуты.

— А вы не слышали, как она вышла в сад?

— Ничего не слышали, правда, Насть? Чайник вскипел, я в комнату ушла. Мы уже следователю говорили. Какая-то привычка — магнитофон.

— Как же вы теперь без этой привычки обходитесь?

(Магнитофон с той ночи умолк).

— Так как-то.

Девочки одновременно пожали плечами, переглянулись с удивлением, словно до них только сейчас дошло, что фон их жизни переменился.

— Уже привыкли к тишине, — пояснила Настя. — Но и без магнитофона мы бы ничего не услышали, ведь пистолет с глушителем.

— Ну мало ли… крик, например.

— Да она, наверное, и осознать ничего не успела. Семь пуль.