Только одна пуля

В пору ли волноваться перед столь малой просьбой? Так отчего же пробегает дрожь по моим рукам, когда письмо возвратилось ко мне, завершив свой четвертьвековой путь по орбите? А тогда я спокойно протянул руку навстречу его руке.

Тут и майор поднял голос, будучи не в силах терпеть непредвиденную задержку, в равном соотношении с которой отодвигалась вдаль наша победа, но уже мои пальцы ухватили ближний кончик треугольника, он отделился от письма — и от всех нас.

— Я быстро, товарищ майор, я все сделаю! — крикнул он скороговоркой, потому что лучше всех нас знал, сколь мало ему оставалось времени на свершение дел.

Вскидывая колени, он пружинисто взбегал по ступенькам. Полы шинели разметались, из-под шайки выбилась шелковистая прядь волос, автомат прижат к бедру. Его силуэт чеканно, до рези в глазах проступил на фоне неба, с каждой ступенькой, спиной к нам, он уходил в высоту, как уходят в вечность. На той ступеньке, где мы пританцовывали час назад, он ловко повернулся, одновременно отталкиваясь от нее, и на секунду показал мне порозовевшую от напряжения щеку и ту полоску шеи под воротом шинели, до которой достанет чужая пуля. Невольный комок подкатил мне к горлу, пытаюсь сглотнуть, а он застрял. Остановись, Володя, куда ты? Он уходил так красиво и достойно, что я зажмурился, но при закрытых глазах изображение сделалось еще более четким и контрастным: вскинутая нога, застывшая на полувзмахе рука. И это уже навечно запеклось в крови моей. Еще полшага, четверть шага, и он уйдет за срез дверного проема, за срез горизонта.

Всего и осталось ему, как это чужое поле, невзрачное и раскисшее, по которому он бежит, не догадываясь о том, что ушел на дистанцию под чужим номером.

62

Я улетаю, но я возвращаюсь. Рука взметнулась на полувзмахе — и замерла: прощального жеста не состоялось. Я творил зло, не ведая о нем.

Иван Данилович подвигался в мягком кресле, в котором он полулежал и странным образом с огромной скоростью летел вперед и одновременно продолжал оставаться там, за собственной спиной, в старом блиндаже, из которого только что выбежал его бывший однополчанин Владимир Коркин.

Раскрытое письмо Володи все еще лежало на его коленях. Иван Данилович думал с ленивым умилением: зачем я прочитал его? зачем она дала мне прочитать? Он выбежал из блиндажа, а я остался, он ушел, а я остался, теперь же все наоборот: он остался, а я ушел дальше. И все-таки я должен был прочитать это письмо, прекрасно, что прочитал, хоть и с опозданием на четверть века, ведь я уже держал его в руках однажды. Володе вручена вечность, а мне достался солдатский треугольник, последнее его напутствие тем, кто остается жить, которое я в тот же вечер передал писарю, уже зная о его гибели и потому наказав особо бдительно следить за письмом. «Оно особо важное», — сказал я и как в воду глядел.

Визендорф мы взяли утром следующего дня, причем без единого выстрела, как во сне голубом. Севернее нас прорыв удался, и противник выравнивал фронт, чтобы не попасть в окружение.

Мы похоронили их в центре деревни, шел мокрый снег с дождем, кладбищенская погода, а вечером меня вызвал майор Петров. «Комдив подписал командировку в Москву, поедешь за пишущей машинкой. А это возьми, отнесешь по адресу, извещение жене и матери, — говорил майор, и я никогда не слышал у него такого тихого, больше того, виноватого голоса. — Может, я зря накричал на него, а?» — закончил майор на вздохе.

Я не ответил, опьяненный лишь самой возможностью предстоящего путешествия туда, где взметаются в небо салюты. Я мчался на скором поезде, чтобы срастить начало и конец.

И обогнал письмо Володи. Зачем же я сделал это?

Не омрачайте путешествия. Оно еще не завершено. И если вы желаете взвесить мою исповедь на иных весах, извольте. К зову памяти никогда нелишне прибавить голос разума. На авансцену вспрыгивает рыжий человечек с дергающимися деревянными конечностями.

Р ы ж и й. Я требую слова. Процесс не закончен. Почему вы не даете мне слова? Я требую!

С е к р е т а р ь. Кто вы такой? Какой процесс имеете в виду?

Р ы ж и й. Я командир первого батальона майор Кугель-Фогель и говорю о Визендорфском процессе.

О б в и н и т е л ь. Однажды вы уже вызывались в качестве обвиняемого, однако отказались явиться на судебное разбирательство и потому были осуждены заочно. Ваши показания отсутствуют в стенограмме.

К у г е л ь - Ф о г е л ь. Зато теперь в моем распоряжении имеются свежие материалы.

О б в и н и т е л ь. О чем же они? Суд готов выслушать вас.

К у г е л ь - Ф о г е л ь. О смерти старшего лейтенанта Владимира Коркина, служившего в русских войсках. Я знаю, кто его убил.

О б в и н и т е л ь. Визендорфским процессом еще много лет назад установлено, что виновником смерти старшего лейтенанта Коркина является вся фашистская военная машина, начиная от Отто Шумахера, включая, вас, майор, и кончая вашим давно покойным фюрером и иже с ним.

К у г е л ь - Ф о г е л ь. Я могу доказать обратное. Виновником смерти Владимира Коркина является русский Иван, он же капитан Сухарев, пославший Коркина вместо себя.