Только одной вещи не найти на свете

Подъемник Святой Жусты представлял собой изящную железную клетку, которая доставляла пассажиров из Вайши в Байрру Алту. Служитель в форме с галунами взял у сеньориты Остманн деньги и указал им места на красной скамье, расположенной кругом по стенам подъемника. Несколько японцев обменивались впечатлениями на языке, похожем на язык героев мультфильма. Мужчина в форме сверился с наручными часами и нажал на рычаг; едва успела закрыться раздвижная дверь, как в огромных окнах поплыли вниз ближние дома, совсем как декорации в опере, передвигаемые скрытым механизмом. И перед глазами Эстебана стала медленно открываться Алфама — покрывало с охряно-серыми заплатами, над которым возвышалась усталая громада замка Святого Георгия. Там, справа, море уже избавилось от докучливого утреннего тумана и лежало огромное и пустынное, словно лунный пейзаж. Они вышли на площадь Кармо у костистых развалин церкви, которую Эстебан заметил еще от замка. Потом миновали длинный, застланный ковром коридор, и снова солнечный свет окрасил их головы золотым сиянием.

— В тысяча пятьсот первом году, — Эдла Остманн, кашлянув, продолжила свой рассказ, — Лукреция Борджа родила некоего «римского младенца», отцом которого, согласно легенде, был ее собственный отец, Папа Римский Александр Шестой. Но есть и более смелая версия: она называет отцом ребенка дьявола, и зачат он якобы был во время одной из черных месс, которые усердно служили в папской резиденции. Как бы то ни было, Лукреция в тысяча пятьсот втором году вышла замуж за Альфонсо д'Эсте и переехала в Феррару, где начала соверешенно новую жизнь, стараясь очиститься от грехов. А младенец был обезглавлен во сне, и тело его скормили охотничьим псам, принадлежавшим брату Лукреции — Чезаре. Лукреция же и на самом деле вела в Ферраре весьма скромную жизнь — желание искупить вину сделало ее чрезвычайно набожной. И все-таки какое-то время спустя Лукреция вернулась к занятиям магией. Умерла она в тысяча пятьсот девятнадцатом году — от потери крови после выкидыша. Смерть Лукреции, весть об убийстве ее брата и падение Александра спровоцировали жестокие репрессии, которые стерли Заговорщиков с лица итальянской земли. Пий Третий, новый Папа, приказал сжечь библиотеку Борджа и уничтожить все, связанное с сатанинским культом. Если бы не слуга Александра Шестого — который, по всей видимости, был его незаконным сыном, — потерявший язык, один глаз и руку во время пыток, от зловещего манускрипта с заклинанием не осталось бы и следа, но этот человек, совершенно не знавший греческого, старательно переписал значки и, прихватив копию, сбежал в Венецию.

Они по диагонали пересекли площадь Карму и начали подъем по улице Триндаде, почему-то вдруг прервав разговор. Длинные ноги Эдлы напоминали белые ножницы. Улица пестрела лавками, и витрины выставляли напоказ самый изысканный товар, но Эстебан и его спутница не могли позволить себе остановиться и полюбоваться на всю эту роскошь. Когда они подошли к дому с фасадом, расписанным ангелами и рогами изобилия, Эдла кивком указала на дверь. Человек, сидевший в холле за массивным столом, взял три монеты и вручил им билеты. Они проследовали во внутреннее помещение, где потолок был образован перекрещенными балками, черными и круглыми, — сеньорита Остманн едва не касалась их головой. В окно виднелся сад. Дом был старинный: беленные известью стены, выложенный красными плитами пол, запах ветхости и свежести — все говорило о минувших веках. У входа в прямоугольный зал, напоминающий обеденный, Эстебан заметил стеклянную витрину, а в ней — марионетку. Кукла была одета в камзол с позументом, на голове — парик. Маленький деревянный Казанова. Не слишком тонко вырезанные черты лица выражали уныние и сонливость. Кружевами, торчащими из рукавов, уже давно кормилась моль.

— Это один из самых старых домов Лиссабона, — сообщила сеньорита Остманн, и голос ее причудливым эхом раскатился по залу. — Один из немногих, переживших землетрясение тысяча семьсот пятьдесят пятого года, хотя одно крыло было разрушено, как и конюшня в глубине двора. Теперь здесь Лиссабонский музей марионеток. Его называют Домом лабиринта, потому что в саду находится красивейшая живая изгородь в форме лабиринта. А теперь взгляните вон туда, сеньор Лабастида, на цоколь.

Эстебан отвел взгляд от марионетки в витрине и увидел, что по всей длине стен над самым полом навязчиво повторяется маленький коричневый рисунок — носорог. Дом принадлежал да Алпиарсе, здесь держал он своего носорога. После этого открытия здание сразу показалось Эстебану одновременно и притягательным, и чудовищным. Он представил себе, как носорог возлежит на шелковом ложе в окружении слуг и, вознеся вверх свой рог, принимает визиты знатных персон. У Эстебана вдруг появилась смутная догадка, будто носорог тоже должен быть символом чего-то, как и орел или, скажем, голубь, но значение этого символа от него ускользало.