Только одной вещи не найти на свете

Терпеливо выкурил сигарету, собрался было покричать, чтобы привлечь внимание сеньориты Остманн, но ему стало стыдно. Его одолевали разные мысли: что за ним вот-вот придут, что никто никогда не выведет его из этой точки среди нелепого переплетения тропок и дорожек. Не было смысла самому пытаться искать выход, любые логические построения в данной ситуации оказались бы бесполезны — ведь план сада не отвечал законам обычной логики. Между тем по дорожкам начал свистеть ветер, он хлестал Эстебана по лицу, так что приходилось прикрывать глаза. За время блужданий он успел выкурить одну за другой четыре сигареты; ему попались три перекрестка, а может, три раза один и тот же перекресток. Он опять подумал, что ключ к лабиринту умом не отыскать и что никак нельзя перепрыгнуть через стену узкого коридора: разум тоже блуждал — словно по зеркальным отражениям лабиринта, — тоже плутал, не зная, какую из нескольких тропок выбрать. Оставалось покорно положиться на интуицию, ведь она и прежде нередко давала верные советы, подсказывала верные слова и поступки или же, наоборот, накладывала запрет на какие-то слова и поступки — порой исходя просто из законов симметрии или каких-то потаенных математических законов, которым подчиняется окружающий мир. Чтобы выйти, чтобы найти конюшню — истину, сокровище, — надо слушаться интуиции, подчиниться той слепой руке, которая на рассвете, пока хозяин ее еще не проснулся, безошибочно отыскивает будильник или лампу на ночном столике. Он раздавил каблуком очередной окурок и тотчас почувствовал, как кто-то схватил его за плечо, — сзади стояла Эдла Остманн, словно вынырнувшая из зеленой изгороди.

От Мамен они вышли около пяти — после бесконечных споров и пререканий и после того, как Алисия, выдохнув воздух из груди так громко, что звук разнесся по всей квартире, сунула руки в карманы куртки и шагнула за порог. Мамен догнала ее этажом ниже и даже извинилась, хотя довольно вяло: затеянный Алисией визит по-прежнему казался ей верхом глупости. Еще немного — и они начнут выполнять и прочие идиотские советы Марисы — например, есть силос, тщательно выбирая в ресторанном меню ту или иную его разновидность. Но разумеется, ежели это так нужно Алисии, если это ее успокоит, — пожалуйста, она, Мамен, готова соответствовать. Алисии ее бурчание успело надоесть, и она попросила подругу не повторять одно и то же в сотый раз, лучше пусть помолчит. Они повернули с Торнео к Аламеде, и Алисия снова принялась объяснять: речь идет о попытке, только о попытке и не более того, ведь никто не заставит их слушаться гадалку — ну заплатят несчастные две-три тысячи песет, а там видно будет. Алисии совершенно необходимо услышать еще чье-нибудь мнение. Мамен пришлось согласиться: да, вся эта история со снами, в которые запросто забредают посторонние люди, словно в городской парк воскресным вечерком, была не совсем обычной, и о таких приключениях не каждому расскажешь. Иными словами, необычная болезнь требует необычных лекарств. И кто знает, может, как раз нелепая и экстравагантная Азия Феррер отыщет ключ к этой безумно закрученной интриге.

Итак, продолжая скептически покачивать головой, Мамен шла с Алисией по улице Калатрава. Разумеется, она не одобряла глупой выходки Алисии, очередной ее глупой выходки, — только ясновидящей им и не хватало! — но оставить Алисию одну она не могла. Ведь та почти полностью утратила чувство реальности, а значит, на свой лад истолкует все, что скажет ей сумасшедшая гадалка. И уж тем более нельзя отдавать Алисию в руки Марисы, которая способна окончательно замусорить ей мозги, предложив искать объяснение всему происходящему в пятом измерении. Ничего загадочного в недуге Алисии не было: навязчивый невроз с огромной скоростью завладевал ее мозгом, завоевывал очередную территорию, стоило подкинуть в костер еще одно полено — нанести какой-либо визит или поговорить по телефону с Эстебаном, который и сам был без царя в голове. Да, да, конечно, он мечтает затащить Алисию в постель, но ведь существуют и более пристойные способы добиться подобной цели.