Ну почему, почему так жизнь по сволочному устроена, выруливая на проезжую часть, в который уже раз с отчаянием подумал он, продолжая по инерции мило улыбаться одними только губами, словно приклеилась к ним эта фальшивая улыбка, как пластырь — сразу и не отодрать… Как так получилось, что он, сильный и здоровый мужик, сидит на содержании у богатой бабы, плюется, чертыхается, себя презирает, а все равно сидит. Хотя какая разница, за что себя презирать, за нищету или за продажность — все едино , все одинаково мерзко… И вообще — это только кажется, что у альфонса работа легкая. Кто так считает, тот не пробовал спать со старой теткой изо дня в день, быть безвольной игрушкой в ее руках и при этом ненавидеть и презирать самого себя… И он не виноват, что жизнь его так сложилась, что лишила даже того малого, что другим дает.
А если лишила самого малого, значит, за собственную продажность надо от нее, от жизни, побольше взять — в качестве компенсации, так сказать. И вообще, ко всем этим прелестям — ночным клубам, казино, фирменным тряпкам, дорогой, экологически чистой еде, каждодневному и плавному перетеканию из одного ненавязчивого комфорта в другой очень быстро привыкаешь, катастрофически быстро. Попробуй потом, уйди обратно в нищету… Хотя иногда так жутко становится, будто взрывается внутри что–то – так себя зауважать хочется и настоящей жизнью пожить хочется, мужицкой, а не бестолково–продажной… Он даже стал как–то побаиваться этих внутренних взрывов, как будто они отдельно, сами по себе в нем происходят. Эх, ну и распорядилась же им насмешливая матушка–природа : и красоту дала, и тело аполлоново, и причиндалы все нужные честь по чести, а вот настоящего твердого мужицкого характеру – пожалела… А может, он сам себе такое оправдание выдумал, не зря же внутренним презрением так часто стал мучиться. Нет, надо что–то с собой делать…Непременно надо что–то делать. Хотя что, что он сейчас может сделать? Только одно пока и может – к девчонкам сходить. К таким же, к продажным, как и он сам…Пожалеть, помочь, выслушать…Среди своих как–то полегче себя чувствуешь. По крайней мере, сам себя поменьше презираешь…
А Нина – она ничего. Просто несчастная да нелюбимая баба, и все. Она и сама в этой богатой жизни с коготками увязла. У него хоть выбор есть – плюнуть на все да в честно–трудную жизнь уйти, а у нее и этого уже нет… Может, поэтому и несчастнее она намного…
Настя приехала навестить тетку в тот же день, ближе к вечеру. Мария, разглядев в глазок любимую племянницу, торопливо открыла замок и, распахнув дверь, с трудом выдохнула ей навстречу, держась за грудь:
— Господи, да не может быть! Настена…
— Здравствуйте, тетя Маша! Не ждали? – решительно шагнула через порог мощным туловом Настя. – А я вот мимо проезжала – дай, думаю, зайду…
— Настенька, да как же я тебе рада! Проходи, проходи, милая… Какой день у меня сегодня праздничный – с утра Ниночка заходила, теперь вот ты…
— Что? – насторожилась Настя. – Нинка сегодня была здесь?
— Ну да, ну да…
— Вот коза, а? Везде без мыла пролезет… А что ей надо–то было, теть Маш?
— Так пожить она у меня попросилась, Настенька… Плохо она с мужем живет, ой, плохо…
Да ты проходи, сейчас чай пить будем! А может, поужинаешь с нами?
— С кем это, с нами? У вас гостит кто–то, что ли?
— Ну да, гостит… — вдруг замялась Мария.
— Кто?
— Да девушка одна… Ты проходи на кухню, садись! Я потом позову ее, покажу тебе, — многозначительно произнесла она, искоса взглядывая на Настю и суетливо накрывая стол к чаю.
— А что, тетя Маша, Нинка и прописать ее просила?
— Ну да… А что такое, Настенька?
— Вот сволочь… Да вы не верьте ей, тетя Маша! Врет она все про своего Гошку! Мужик как мужик. Рассудительный, хваткий, богатый. Не то что мой Колька — нищета хренова…
Уж кого жалеть надо, так это меня, горемычную. Четыре месяца уже в дом ни копейки не приносит, представляете? Как живу еще – сама удивляюсь! И у Нинки денег не допросишься. Сунет сумку со старыми шмотками, и отстаньте от нее…
— Да, Настенька, я знаю про твоего Колю, мне Костик рассказывал. А только ты Ниночку не ругай…
— А где вы Костика видели, тетя Маша? – озадаченно уставилась на нее Настя. – И когда?
— Так он был у меня три дня назад…
— Зачем?
— Так… В гости приходил… — снова замялась Мария. — И невесту вот свою привел – Сашеньку…
— Что? Какую такую невесту? – выпучила на нее и без того круглые глаза Настя.
— Говорю же тебе – Сашеньку! Она студентка, Настенька, ей жить негде. Да чего ты испугалась так? Она славная девочка, скромная, воспитанная… И застенчивая очень – ты уж не пугай ее, ладно?
— А где она?
— Там, в комнате. Я ее потом позову, сама увидишь…
— Да? Ну ладно, — растерянно моргая белесыми ресницами, медленно произнесла Настя, –поглядим… А Нинку вы что же, и в самом деле у себя пропишете?
— Так мне ее жалко, Настенька…