Только сегодня

Мне удалось протиснуться сквозь столпотворение тел к центру танцпола, и я увидела старшую сестру Генри, абсолютно голую. Из-за высокого роста и распущенных волос она напоминала воздушного змея. Почти с гимнастической ловкостью она извивалась вокруг Ржавого, который и сам выглядел совершенно невменяемым.

Я обернулась к Генри и прокричала:

– Хочешь уйти отсюда?

– Да, – кивнул он, – да, спасибо.

В такси Генри положил голову мне на колени и поэтому не мог видеть блаженную улыбку на моем лице, с которой я никак не могла справиться. Он издал глухой стон, зарывшись в складки моего платья.

– Мне так стыдно за нее, – наконец заговорил Генри. – Завтра она сама ужаснется этому, и у нее может случиться настоящий нервный срыв.

Мне было знакомо это чувство. Слава богу, в этот раз оно было не моим.

– Да не переживай, – попробовала успокоить его я. – Это ж Новый год, все упиваются в стельку. Никто и не вспомнит.

– Кроме меня.

– Ну, хорошо. Эта картина, похоже, навечно отпечаталась на сетчатке твоих глаз. Но больше никто не вспомнит.

Он рассмеялся. Мы все еще были под кайфом.

Как только мы миновали электронные рекламные щиты на площади Пикадилли и отсветы «Кока-Колы» вперемешку с новейшими технологиями «Эппл» отплясали на моих оголенных коленках, Генри попросил водителя остановиться.

– Мы что, в клуб сейчас? – спросила я, выбираясь из такси.

Он взял меня за руку и поставил лицом к черной металлической двери, затесавшейся между огромными витринами магазинов. В руке у него позвякивала связка ключей.

– Генри, ты что, здесь живешь?

Должно быть, я десятки раз проходила мимо этого места по пути на выставки в Королевской академии, но никогда не замечала этой двери. Возможно, она появляется только в новогоднюю ночь.

Черная дверь тяжело закрылась за нами, и мы оказались в небольшом фойе. Швейцар в униформе, такой же идеально рождественский, как и гигантские медведи перед магазином игрушек «Хамли», мимо которых мы только что проезжали, приветствовал Генри: «Мистер Ташен». Я не сдержала ухмылку. Генри пожелал ему счастливого Нового года и потащил меня в просторный внутренний двор, где с каждой стороны располагались то каменные, то деревянные стойла для лошадей.

– Прости, мы что, переместились в прошлое?

– Анахронизм восемнадцатого века, – пояснил Генри. – Престарелым рыцарям, которые здесь жили раньше, нужно было где-то держать своих боевых коней.

– Точно, – прошептала я, изо всех сил стараясь подавить в себе желание расхохотаться.

Снова бряцанье ключами, затем три лестничных пролета, покрытые ковром. Воздух слегка влажный, попахивает затхлостью.

– Вот и пришли, – сказал Генри, и я проследовала за ним в очередную дверь.

Несколько шагов – и я в Лондоне давно минувшей эпохи. Неимоверно высокие потолки, огромные окна, обрамленные метрами и метрами тяжеловесных бархатных штор. Старинная мебель, словно выставка древесных пород Англии: комоды из орехового дерева, книжные полки из вишни и дубовые столы. Единственное, что напоминало о современности, – это потрепанный провод от телефонной зарядки, нестройный ряд нескольких пар кроссовок и музыкальные колонки фирмы «Боуз».

Я переходила из комнаты в комнату, пытаясь осмыслить увиденное, и в недоумении устроила Генри допрос:

– Почему ты здесь живешь? Ты что, шпион? Нам чуть больше двадцати, никто из нас не стал бы здесь жить.

Генри пустился в разъяснения: это здание называется Олбани, построено в конце 16-го столетия как прототип рыцарских апартаментов. Мать Генри – Кристиана – получила эту квартиру в наследство от своей тетки Беатрис, которая вышла замуж за кондитерского магната, но детей с ним не имела. Сама Кристиана предпочитает жить за городом, так что Генри получил эту квартиру в свое распоряжение просто за символическую ренту.

– Ну ты и говнюк, – только и смогла выдавить я.

– Так было задумано… – сказал Генри, но не закончил, поперхнувшись смехом.

– Ну-ну, – закивала я, изображая сарказм.

Мы оказались в спальне, и Генри включил лишь один светильник. На стене вытянулись наши тени. Плюхнувшись на кушетку, расположенную в нише у окна, он начал расшнуровывать ботинки. Какое-то время я наблюдала за ним, затем подошла и опустилась сверху, обхватив коленями его бедра. Я взяла его голову в свои руки и поцеловала. Так, как хотела бы, чтобы целовали меня.

Я не помню, как уснула. Помню, что зазвонил телефон. Генри не реагировал, похоже, не слышал. После трех мучительно громких звонков я пихнула его.

– Генри, черт возьми, – проскрипела я, – ответь на звонок.