Только сегодня

Сказав девчонкам, что сбегаю в туалет, я просочилась сквозь собравшуюся толпу, направляясь прямиком в маленькую комнату на верхнем этаже, которую, я точно знаю, имел в виду Дил. Он бы не позвал меня в игровую комнату на втором этаже, где двое незнакомцев нянчились с гитарой, распевая песню Бейонсе в слащавой, фальшиво-ироничной интерпретации. Не стоило искать его и в бывшей детской спальне Ханны этажом выше, где группа наркош уничтожала коксовые дорожки с томиков «Сумерек». Нет. Он имел в виду уединенную комнатушку под самой крышей дома, где из мебели были лишь деревянные стол да стул. Вот и он – курит у окна, и бодрящий воздух обновляющегося года заполняет комнату, словно колдовское заклинание.

– Привет! – выпалила я.

Дил резко повернулся всем телом, и облачко дыма окутало его лицо, когда он выдохнул.

– Фил! – расплылся он в улыбке.

Так он меня прозвал. Настоящее мое имя – Джоан, но, будучи подростком, я открыла для себя Джони Митчелл и переименовалась в Джони – однажды и бесповоротно. Скорее всего, культовая певица и не знала, что делит фамилию с толстеньким лысым мужиком средних лет – персонажем мыльной оперы Филом Митчеллом. Отсюда Дил и дернул прозвище для меня. Поначалу меня это сильно бесило, такая ассоциация серьезно угрожала моим подростковым иллюзиям. Но мое раздражение лишь раззадоривало Дила, и в конце концов я приняла шутку. Мы стали Дил и Фил. Дил – сокращенное от Дилан – в честь Боба Дилана. Да, родители Дила были круче моих. Наши матери познакомились на предродовых курсах. И мать Дила покорила мою «дикой прической» и полным равнодушием к предпочтениям других беременных женщин.

– Звоните, неистовые колокола, звоните диким небесам, звоните облаку летящему и ледяному свету бейте! Ведь этой ночью умирает год, – продекламировал Дил.

– Байрон?

– Теннисон.

– Пошли вниз, – предложила я, стараясь не позволить ему втянуть меня в разговор.

Мы виделись всего пару дней назад, но стоит нам остаться наедине, мы можем проболтать всю вечеринку напролет. Нам всегда есть что обсудить. Какое-нибудь новое откровение, которое требует анализа. Почти на телепатическом уровне мы понимали, куда каждый из нас ведет, могли одновременно развивать дискуссию в нескольких направлениях, проскакивая через неожиданные смены тем, только чтобы синхронно выйти на ко́ду разговора. Совместное молчание тоже было комфортным, правда, недолгим. И, боже мой, как он меня смешил!

– Пошли, Дил, – настаивала я. – Что ты здесь забыл, чудила?

– Подруга. Меня плющит. Перед выходом из дома втянул пару дорожек, и они оказались не в кассу.

– Ну, тогда давай выпьем. Надо тебя уравновесить.

– А Найл здесь?

– Да, мы вместе пришли.

– Хорошо.

Внизу долбила музыка.

– Давай пыхнем, – предложил Дил.

– Больше не хочу. Слегка мутит. Мила крутит слишком крепкие косяки для меня.

– У нее есть ТРАНС?

– Нет. У Джесс есть.

Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Тогда он подошел и обнял меня.

– Значит, все отлично, – сказал он, и мы стали спускаться вниз навстречу музыкальному гулу.

– Давай оторвемся, – вдруг выкрикнул Дил, задорно взъерошив пальцами волосы.

Мы уже почти спустились, когда Дил замер посередине последнего лестничного пролета. Я обернулась, чтобы посмотреть, что он там увидел, вернее – кого. В промежутке между балясинами я сразу же выхватила взглядом синевато-серую копну жестких волос, уложенных в эдвардианском стиле. На лице хозяйки прически сияло выражение крайнего самодовольства. Пышная грудь высвободилась из-под слишком узкой блузки, и на огромных бурых сосках виднелись капельки молока – Марла. Устроившись на диване, она доставала молокоотсос из сумки.

– Черт.

– Наверное, это крайне нетолерантно – думать, что она должна сейчас сидеть дома со своим малышом, да? – спросил Дил.

– Наверное, с моей стороны будет крайне мерзко предложить не подходить к ней, нет? – продолжила я.

Но было поздно.

– Джони! Дилан! Идите поздоровкаемся!

Марла Ташен числилась местной оторвой; мерилом, с которым мы соотносили нашу собственную распущенность. (По шкале от одного до Марлы: насколько я была пьяна?) Ее называли исчадием хаоса. Мы успокаивали себя тем, что нам до нее далеко. На отцовство ее ребенка претендовало сразу несколько кандидатов.

Я познакомилась с Марлой на подпольной рейв-тусовке на каком-то заброшенном складе. Мы столкнулись в туалете, обустроенном в одном из закоулков. Она была одна и закидывалась кокаином, попивая апельсиновый сок из коробочки. «Витамин С в соке уравновесит “Снежок”», – поведала она, тараща на меня глаза с расширенными зрачками, как у мультяшного персонажа.

– Знаешь моего брата? – неожиданно спросила тогда Марла, схватив меня за подбородок, и так близко придвинулась, что я подумала, она хочет меня поцеловать.

– Кого?

– Генри! – проорала Марла, явно не контролируя громкость своего голоса.

– А, да, конечно. Ну, немного.

Она прижала палец сначала к своим губам, затем к моим.

– Ш-ш-ш, не говори ему про Снежка, хорошо?

В ту ночь я стойко берегла ее тайну, а с годами узнала, что о наркотических пристрастиях Марлы был прекрасно осведомлен не только Генри, но и весь Лондон.