Избирательное «человеколюбие» – это вещь смрадная, страшная. Одних убивать можно, а других – нельзя. Бесовский двойной стандарт. Это шайтанство, предательство и двуличие. Однако война (СВО) резко срывает маски с тех, кто жирел и благоденствовал в добросердечной нашей России в мирное время… О, будь проклята наша легковесность и легковерность!
«Не продаётся вдохновенье, / Но можно рукопись продать», – двести лет назад сказал Пушкин. А нынче и рукописи не продаются. Вот так.
Любая культура начинается с запрета на безнравственность…
Когда человек православный воистину воцерковляется, он становится как бы чистым ребёнком. В любом возрасте, в любом звании.
А вот как точно и мудро сказал в прошлом веке Алексей Толстой. Блестящий постулат: «Писать могут и подмастерья. А вот вычёркивать – только МАСТЕРА». Сокращать, вычёркивать, трудиться над своим текстом может только истинный мастер Слова. И это я испытала на себе.
Сегодня идёт война в Малороссии с нацистами-фашистами. Бьёт артиллерия, танки грохочут – взрывы, кровь. А в Москве на ВДНХ наш мудрый Президент В. В. Путин благословил открыть огромную, на многие павильоны, выставку-форум «Вся Россия». Показательно-радостную. И не зря (и Сталин когда-то в войну так поступал). Эта выставка – чудо. Хотя, конечно, для простецов и гордецов. Для миллионов простых людей. И народ валом валит.
И одновременно открыли в столице, в Еврейском центре, выставку совершенно иную, эстетскую, памяти гениального прозаика-модерниста Франца Кафки. Для тонких, элитарно-высоколобых умников. И это тоже правильно. Молодцы. В СССР в 30-е годы прошлого века все мы громко, хором яростно пели зазывную патриотическую песню «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, / Чтоб победить пространство и простор…». А однажды в 70-е годы какой-то умник-эстет на какой-то либеральной кухне произнёс: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» (т. е. абсурд сделать былью). И подхватили. И пошло-поехало. Стали Кафку читать шире. Образовываться. Искать в нём нечто глубокое, философское.
И это уже не только для тонких левых гурманов и модернистов. И вот спустя полвека – ура! – открылась выставка, посвящённая Кафке. Конечно, символичная, аллегоричная (в пандан веку Серебряному – Шагалу, Хлебникову, Малевичу, Кандинскому, Хармсу и др.). Но и такая людям тоже нужна. Даже очень. Жаль, не смогу на неё попасть. Хожу плохо. Придётся просто снять с полки книгу Франца Кафки (всю жизнь прожившего в Кёнигсберге – Калининграде) и взбодрить в памяти его фантасмагории.
Народ бает, чтоб не болели колени, надо под простыню перед сном положить кусок мыла (лучше лавандовое, но можно и земляничное). И боль от артрита в коленях пройдёт. А может, и в пояснице. Сегодня положила брусочек под простыню – посмотрим, что будет. А то что-то стала плохо ходить. Не гуляю, на улицу не выхожу, только – балкон… Хотя третьего дня уговорил меня директор радио «Радонеж» Женя Никифоров поехать к ним на радио «Россия сегодня» на запись. Рассказать про мою бабушку, великую певицу начала XX века Надежду Васильевну Плевицкую. Страстотерпицу, убитую в Париже, в эмиграции (отравили в тюрьме), в 1940 году, когда фашисты без боя, без сопротивления захватили всю Францию…
Ну, принарядилась, почистила пёрышки и – так приехала на такси с помощницей Светой в этот давно мне знакомый Центральный радиокомитет, в «Радонеж» у метро «Новокузнецкая». Директор, он же ведущий программы, поразился: «Думал, сейчас бабушку – белого одуванчика привезут, а тут красавица на пороге». В ответ смеюсь: «Ну так всё же родная кровь актрисы. Да и ВГИК всё-таки кончила. И сама, лицедейка, снималась в кино…»
Полдня у них в студии провела. Еле домой вернулись со Светой – ни живы ни мертвы… Теперь этот Евгений Никифоров будет передачу монтировать. Когда в эфир, предупредит… Но эту вылазку в свет лишь ради любимой Дёжки-Надюшки предприняла. Ведь мне через неделю стукнет (страшно сказать) восемьдесят пять лет. Шучу над собой: «Восемьдесят пять – бабка ягодка опять». Именно, не баба – бабка… Но отмечать, как бывало раньше, с гостями-друзьями, с застольными полянами или в ЦДЛ, или Доме кино не буду. Совсем не то время. Во всех отношениях. Да и будет ли теперь когда-нибудь то…
А вот Юрочкин юбилей я красиво отметила в Центральном доме кино, в Малом зале, в концертном, полном зрителей, актёров-друзей, трансляцией моего фильма о Юре. С застольем в соседнем зале-кафе на сто человек. Сама вечер вела, рядом внучка Маша сидела. Потом звонили – все были в восторге. А я неделю отлёживалась… Но это ведь ради Юрочки… Навсегда запомнила, как он сказал мне незадолго до ухода: «Знаешь, Ирок, а ведь после моей смерти ты будешь любить меня больше, чем сейчас…» Я в ответ ему какую-то общую ерунду бормотала, мол, не говори о плохом… Но он, провидец, умница, как всегда, оказался прав… Я не люблю его, я давно его обожаю. То есть обожи-ваю, обожествляю. И делаю всё, на что только способна, чтобы память о нём – моём чудо-художнике и человеке – жила, продолжала жить…