Поняв, что выбранный путь неудачен, Светлана Алексеевна повернула ситуацию так, будто во всей этой истории виновата Нина Сергеевна, навязавшая ей своих учеников. Чтобы добиться задуманного, она изменила тактику: уговорила лидера тех лет, Галину Бакшееву, переехать из Киева в Москву. Я не знаю, что произошло у Гали в ее родном городе, но планы их, видимо, совпали. Таким образом, в московском "Динамо" оказываются Бакшеева, на этот момент первая ракетка страны, Аня Дмитриева вторая, я, уже на подходе в ведущие, но пока третья-четвертая, Марина Чувырина четвертая-пятая, еще и Таня Чалко - почти вся женская сборная СССР. Бакшеева становится ученицей Севостьяновой, а Светлана Алексеевна автоматически одним из ведущих тренеров страны. Справедливости ради надо сказать, что спустя десятилетие Севостьянова доказала свое право на это звание, вырастив отличную теннисистку - Наташу Чмыреву, свою дочку.
Всю сложность создавшегося положения я ощутила на себе очень скоро. Оказывается, Севостьянова обещала руководству общества, что в финале Уимблдонского турнира будет играть Бакшеева, а случилось так, что мы с Аликом вошли в число финалистов. Любители тенниса со всей страны поздравляют с успехом, все обсуждают наш результат, а в "Динамо" я сталкиваюсь с совершенно непонятным для меня отношением: полным равнодушием к моему достижению и безучастностью к моей судьбе.
Я прошу, вернее Нина Сергеевна за меня просит, чтобы мне помогли получить квартиру, мы живем в маленькой двухкомнатной квартирке вчетвером, где я в одной комнате с бабушкой, сплю или на полу, или на раскладушке. Но Севостьянова считает, что я молодая и мне пока ничего не нужно. Я, как говорят, "не возникаю". Мы тогда не могли сказать: "Дайте квартиру!" Мы ничего не могли. Первый раз я получила денежный приз, когда выиграла детский Уимблдон, мне заплатили шестьдесят рублей. Это казалось очень высоким заработком.
Я поступаю в институт, дорога каждая минута, а для тренировок мне предоставляют неудобное расписание. Когда готовишься к соревнованиям уже на уровне первой десятки страны, важен каждый час, даже полчаса тренировок. В итоге получается, что квартиры у меня нет, времени для тренировок нет. А я между тем все чаще начинаю обыгрывать Дмитриеву, и ясно, что замахнулась на первое место в стране. Но Севостьяновой мои успехи не нужны. Если я первая, это означает, что авторитет Тепляковой незыблем. И началась страшная резня, Варфоломеевская ночь. Группа Нины Сергеевны - несколько хороших теннисисток получают корт на полтора часа в день в самое неудобное время, а Галя Бакшеева одна владеет кортом два или три часа тогда, когда она пожелает. Все это уже стало переходить за рамки приличия. Я начала возмущаться, Нина Сергеевна поплакивать. Мы пытались бороться. Светлана Алексеевна, в этих "соревнованиях" игрок опытный, делала все, чтобы я взорвалась, и, конечно, ей это удалось. На тренерском совете нам с Ниной Сергеевной устроили судилище. У нас нашли все симптомы звездной болезни. К тому же ее обвинили в том, что всех учеников она забросила ради меня. В общем, мы с ней оказались грязным пятном на бело-голубом знамени "Динамо". Я была в полном отчаянии. Тогда Нина Сергеевна принимает решение уйти из клуба. Она начинает вести переговоры о моем переходе в ЦСКА с Евгением Владимировичем Корбутом, старшим тренером армейцев. Тот соглашается, исходя, видимо, из таких расчетов: "Вот хорошо, Оленьку к себе возьмем. Ну, не будет первой, будет второй, все равно женщин в ЦСКА нет". Он посоветовал Нине Сергеевне, как правильно оформить мой переход.
Я отправилась к Колегорскому, в то время государственному тренеру, и рассказала ему, как мне трудно тренироваться в "Динамо", что в общем-то было святой правдой. Я рассказала и о сложившейся тяжелой ситуации, и о недостатке времени на тренировки, завершив свой монолог утверждением, что я должна перейти в ЦСКА ради того, чтобы расти как спортсменка дальше. В ЦСКА новые хорошие корты, отличные спарринг-партнеры, а главное, спокойная обстановка. На следующий день я уже тренировалась в ЦСКА. Тут и начались настоящие неприятности и собрания с проработками, о которых не хочется ни рассказывать, ни вспоминать. Севостьянова умела убедительно выступать. Я помню, как еще в детском теннисе Светлана Алексеевна увлекала нас на спортивные подвиги. Когда нас с Бакшеевой вызвали на очередной разговор, чтобы мы помирились, стали подругами, Светлана Алексеевна сказала: "Я совершенно не могу понять, почему эти две советские теннисистки не могут жить мирно? Вот если бы я пошла в разведку, то и ту и другую взяла бы с собой, не задумываясь!" После такого заявления, видя, что происходит на самом деле, у меня, как говорят, волосы встали дыбом. Но Севостьянова говорила так страстно и так убедительно, что сейчас мне кажется, что в тот момент она, наверное, действительно так думала.