Только ты

— Мммм… Нет. В смысле, я их не помню. Ну, то есть помню, но примерно. Это было года два назад — мы просто поболтали и всё. Там много было людей.

— Но вы почему-то стояли именно в этой компании.

— И что? Я была там в окружении очень разных людей. Знаете, как это бывает — перемещаешься по залам с бокалом вина в руке, посматриваешь на инсталляции, фоткаешься, общаешься с разными людьми. Что в этом такого-то? Этот лысый меня вроде бы даже кадрил, насколько помню. Забрасывал слащавыми комплиментами. Ничего между нами не было. В смысле, я потом ушла. В одиночестве. По собственной инициативе. И если не ошибаюсь, даже не застала окончания мероприятия — уехала пораньше, сделав свою непосредственную работу. Не понимаю, в чём проблема-то?

— Проблема в том, Милана, что все трое на фотографии — коллекционеры. Старинных ювелирных изделий, в том числе. Бахрутин, Миленский и Бобров.

Миленский… Тот самый усач, который меня активно кадрил на этом рауте… Помню, он ещё игрался словами, когда узнал, как меня зовут…

"Между прочим, Милана Миленская — очень звучит, не находите?"

Помню его хриплый, чуть дребезжащий смех. Его манеру щурить глаза и поглаживать одновременно с этим двумя пальцами — большим и указательным — усы.

Бобров — это лысый. Грузный, немногословный мужик. По его редким фразам, у меня сложилось впечатление, что немного туповат. Было в нём что-то солдафонистое.

А фамилию другого усача я не знала. Или просто не помню, знала или нет.

В любом случае, я понятия не имела, что эти люди — коллекционеры ювелирных редкостей. Да и не было мне это интересно тогда.

— Валерий Павлович… — начинаю я, и тут же осекаюсь, потому что сомневаюсь в подобранных словах.

— Можно без отчества.

— Хорошо, Валерий, — говорю я. — Дело в том, что я не интересовалась тем, чем увлекаются эти люди. Мы просто общались. Прошло уже два года и я мало что помню о той беседе. Но я вас точно могу заверить в том, что я понятия не имела о том, что они — коллекционеры.

— Так же, как к Степанову вы приехали исключительно из соображений интимного характера.

— Да.

— А то, что он был сыном коллекционера и после смерти отца переоформил чужую вещь на себя, это, разумеется, совпадение.

— Да, Валерий, это — совпадение, — холодно произношу я.

Машина сворачивает на небольшую улицу и спустя несколько секунд Ковалевский паркует её у обочины. Выключает зажигание и в темноте салона пристально на меня смотрит. Тусклый фонарь сквозь лобовое стекло освещает его силует и слева — немного черты лица.

— Милана, пока что у меня от вас одни проблемы. Вы это понимаете?

— Да, — тихо говорю я.

Пауза. О чём-то молча думает. Ппц, он умеет заставлять напрягаться…

— Одновременно с тем, вы мне нравитесь, как женщина.

Не знаю, что ответить.

— Будь мы в других обстоятельствах, я бы иначе общался с вами. Более тепло, наверное. Да и просто — иначе бы себя вёл. Но я вам скажу, как есть — я вам не верю.

— Я понимаю…

— Нет, не понимаете. У вас нет никаких контраргументов. Всё говорит за то, что вы — сообщница вора, которую поймали мои люди.

Тихо вздохнув, решаю промолчать. А какой смысл спорить сейчас?

— Я вам расскажу одну историю. Не чтобы вас разжалобить, нет. Но мне хочется, чтобы вы её услышали. И поняли, почему для меня так важно вернуть это колье. Деньги — не главная причина.



Глава 12

— Я не всегда был богатым человеком, — после непродолжительного молчания говорит Ковалевский. — Не знаю, в курсе ли вы моей биографии, но в юности я был подавающим надежды боксёром-любителем. Обычный барнаульский парнишка с улицы. Родители — рабочие, в институт на бюджет я поступить не сумел: несмотря на то, что к экзаменам готовился. Сказалась плохая учёба в школе. Особенно в последних классах. И лексикон у меня был, как у гопника. В принципе, я вполне соответствовал своему окружению. И бокс был единственной моей более-менее реалистичной путёвкой в более лучшую жизнь.

Он снова немного молчит. Будто задумался о своём.

— Я в общем-то мало что умел делать хорошо, кроме драк. Мой тренер считал, что из меня выйдет толк. За характер мой то ругал меня, то хвалил. Ему, как он выражался, "нравился мой дух, но не нравилась моя распущенность". Не сказать, что я был каким-нибудь бабником или позволял себе хамить старшим, но кулаки на улицах чесал нередко. А мой тренер придерживался правила, что боксёр не имеет права участвовать в уличных драках, за исключением самообороны. Ну, в общем-то, нередко это и была самооборона, потому что мы эдакими районными бандами то и дело нападали друг на дружку, а наша "банда" была не очень многочисленной.

Он внимательно смотрит на меня и спрашивает:

— Вы не понимаете, зачем я вам это рассказываю?

— Пока нет, не понимаю. Но мне интересно.