Только ты

— Нет, Валерий. Я ужасная трусишка. И очень перепугалась в ту ночь, когда Данила покончил с собой. Потому и наломала дров. Нужно было спуститься вниз и в присутствии свидетелей из персонала, вызвать полицию. Да и когда напали на ваш ресторан, я со страху чуть не описалась, простите за подробности.

— Много кто испугался бы. И в той ситуации и в той.

— Так вы скажете мне, что будет со мной в ситуации, если я стану помогать вам, но помочь не смогу? В том смысле, что похититель колье Лантольи так и не будет вами найден, несмотря на предпринятые действия.

Ковалевский достаёт из кармана штанов золотой портсигар, неспеша раскрывает его, вынимает светло-коричневую сигариллу, прикуривает золотой зажигалкой "Zippo", с челчком закрывает её, и, откинувшись на стуле, затягивается. Выпустив в сторону дым, говорит:

— Нет. Не скажу.

Его ответ меня обескураживает.

— Почему? — озабоченно спрашиваю я.

Он снова затягивается и снова выпускает струйку дыма. Он так выглядит, что я бы, пожалуй, его сейчас нарисовала и назвала картину как-нибудь вроде "Размышление успешного капиталиста на отдыхе".

— Потому что любой мой ответ повлияет на вашу мотивацию в худшую сторону. Мне выгоднее оставить вас в подвешенно состоянии. Это не позволит вам расслабляться.

Пару секунд я осмысливаю его слова. Затем задаю новый вопрос:

— Я правильно понимаю, что если я услышу ваш ответ, он может стать поводом для того, чтобы я потеряла мотивацию стараться быть правдоподобной на этой фотосъёмке?

— Да, правильно.



— То есть, ничего плохого меня в случае провала вашей авантюры не ждёт?

— Милана, вы задаёте слишком много вопросов. Давайте так. Если вы не справитесь — я организую вашу экстрадикцию. Если справитесь — посмотрим на результаты.

— Так себе мотивация, если честно, — тихо говорю я.

— Другой у меня нет. Нам обоим выгодно, чтобы вы сыграли свою роль на ура.

— Похоже, для вас мыслить позициями выгоды — совершеннейшая норма, Валерий. Я же часто мыслю немного иначе. Например, меня интересует честность с самой собой. И обычно я таковой остаюсь. Даже, когда это не слишком-то и выгодно.

— Каким образом эта фотосъёмка нарушает вашу честность с самой собой? Вы будете действовать, исходя из вопросов своей же безопасности и нежелания попасть в тюрьму. Всё вполне честно.

— Я не об этом. Вы предлагаете мне изображать с вами любовь.

— Вовсе нет, — говорит Ковалевский, затягивается, выпускает дым и тушит сигариллу в пепельнице, которую заботливо ставит перед ним подошедший к столику официант — курчавый блондин с голубыми глазами и пухлыми, капризными губами. — Я предлагаю вам изобразить страсть. А ещё заинтересованность во мне, что вам даже изображать не понадобится — она у вас в наличии хотя бы по факту зависимости от меня.

— А вы не думали о том, что я, возможно, не очень-то и страстная женщина?

Произнеся это, я тут же жалею о своих словах. Потому что Ковалевский вдруг садится на стуле ровно, затем встаёт, делает шаг ко мне и оперевшись рукой на стол, наклоняется ко мне. Между нашими лицами сантиметров десять. Лишь усилием воли я заставляю себя не отпрянуть.

— А это мы сейчас проверим, — говорит он, выпрямляется и протягивает мне руку ладонью вверх: — Вставайте.

— Зачем? — испуганно спрашиваю я, но делаю то, что он сказал: подав ему руку, встаю.

— Следуйте за мной, — говорит он и идёт в сторону кают.

Пару секунд я стою на месте, раздумывая, как поступить, и понимаю, что злить его всё же не стоит — это заигрывания с хищным и матёрым котом, а именно таковым представляется мне Ковалевский, если говорить метафорично, могут плохо кончиться. Он явно уже сердит. По крайней мере, перед тем, как он отвернулся и направился к каютам, я замечаю, что на его скулах играют желваки. Поэтому, тихонько вздохнув, я иду за ним, пытаясь отогнать от себя мысли о том, что он, похоже, собирается заняться со мной сексом. Не могу сказать, что я на этот секс настроена и поэтому мне от этой мысли становится совсем тоскливо. Идя за ним и видя, как он жестом показывает блондину, чтобы тот оставался здесь, ищу аргументы, которые смогут убедить его не тащить меня в постель. В конце концов, я — кошка, которая гуляет сама по себе и мне не нравится, когда мужчина решает за меня, буду я с ним трахаться или нет.



Глава 17

Он заходит под длинный навес, идущий параллельно входям в каюты и терпеливо ждёт, пока я его нагоню. Здесь ощутимо прохладнее, чем на открытой солнцу корме. Валерий подходит к овальной двери одной из кают — она выглядит такой же, как и остальные, ничего примечательного — и открывает оказавшуюся незапертой дверь. Отходит на шаг в сторону и жестом джентльмена пропускает меня вперёд. Я не спешу заходить. Чувствую нарастающее волнение, даже беспокойство. Намерения Ковалевского очевидны. И мне совершенно точно не нравятся его властные, хозяйские подходы. За кого он меня принимает вообще? Я сама решаю, с кем мне…

— Вперёд, — жёстко говорит он.

И я снова вижу, как играют его желваки. В серых глазах под нахмуренными бровями — блеск стали. Видя этот взгляд, я не смею ослушиваться. Поджав губы, вхожу в каюту.