Только ты

– Музей восковых фигур Альфреда Гревена на бульваре Монмартр в Париже. Мадам Тюссо – это пусть валит в Лондон.

– Да мне один черт куда!

– Тебе, может, и один, Фрол, а Бонне – нет. Смотри, как старается для тебя, гуттаперчевый.

Рыжий смеется, и я срываюсь.

– Слушай, Витька! Ты или изъясняйся нормальным языком, или…

– Или что? – улыбается друг, смотрит соловым взглядом, явно получая удовольствие от разговора.

– Да иди ты…

Я разворачиваюсь и выхожу из клуба. Оглядываюсь. Руки так и хочется чем-нибудь занять, и я стреляю сигарету у охранника.

– Фрол, – удивляется тот, – ты же вроде бросил. На кой тебе?

– Уже курю! – рычу в ответ, пытаясь затянуться. – Хочу успокоиться.

– А-а…

– Слушай, Макс, – обращаюсь к парню. – Что бы ты мне ответил, если бы я приехал к твоей девушке, к своей девушке, а сам скалился тебе как дурак, называл милашкой, а потом сказал, что ты меня зацепил, и попросил общее фото на память?

– Чего? – Макс отшатывается от меня как от чумного. Смотрит с подозрением. – Фрол, ты что, дряни нюхнул? Не замечал за тобой.

– Чего, мать твою, не замечал?!

– Ну, чтобы ты… Короче, я бы ответил так: вали лесом, парень, пока я тебе рыло не начистил. Потому что не знаю, как ты, а лично я баб предпочитаю. Ясно?

– Но он тоже баб, понимаешь?! В том-то и дело!

– Кто? Вот тот блондинчик, который назвал меня «секси»? Ой, что-то я сомневаюсь, Фрол…

– …П-подожди, я не понял. А как насчет девочек? – я всегда знал, что у Рыжего талант форменного дознавателя и дипломата. Вот и сейчас разгрыз француза как орех.

– Н-ну, иногда. У меня есть подружка, с которой мы убиваем скуку, – Сюзет. Скажи ему! – тычет в меня пальцем. – Что это не Стейси-Белль! Стейси я люблю. На ней бы я женился, если бы мог. Но она упрямая, бежит от меня, от всех. Ее кто-то обидел, чувствую. А про Крейзи я вообще не знал. Почему она о тебе молчала, а, Стейс?..

…Кто бы мог подумать, что после всех своих танцев француз окажется нетвердым в ногах и мне придется терпеть его руку на шее.

– …Вот и он говорит, что ждал.

– Кто?

– Он! Говорит, выходи за меня, я тебя всю жизнь люблю.

– К-кого?

– Ее!.. А она его не любит, я знаю. Благодарна, но любить?! Это же как… как душу перед человеком вынуть, понимаешь? Бросить на нож, чтобы кровоточила, только залечить раны не каждому дано. Вот я люблю Леона, и что? Люблю и ненавижу за его трусость. Какого черта он мне встретился? Ведь был же нормальным пацаном, девчонок топтал, и на тебе… Вот и она не любит, но жалеет. Всю жизнь со своей жалостью к нему будет мучиться! Глупая! А он – трус! Условия поставил. Иначе, говорит, не отпущу к матери.

– Кто поставил?

– Что?

– Кому условия? Насте?! Клятый француз! Не смей отключаться, слышишь!

– Ох, как мне плохо, Стейс. Ну, ты и гад! Зачем напоил меня.

POV Настя

Капли ложатся на оконное стекло – одна за другой, крупные, редкие, скупые. Не то дождь, не то чьи-то горькие слезы. Я открываю окно, желая стереть их, провести рукой по стеклу и почувствовать влагу на пальцах, но небо сегодня жадное и молчаливое, и дождь прекращается, едва начавшись. Как бы я хотела сейчас оказаться на скале вместе со своим Бродягой и подставить лицо холодному ветру. Соленым брызгам, таким же колючим и неизменным, как боль в сердце. Может быть, тогда бы она отпустила меня. Но ночь тихая, безлунная и овевает ленивой прохладой. Не про тебя моя сказка, Настя. Не про тебя.

Когда-то я была уверена, что этому дому никогда не стать моим. Не принять одинокую испуганную девчонку, однажды переступившую его порог. Однажды я уехала, чтобы больше никогда в него не вернуться. Сбежала и только спустя время поняла, что на самом деле он так меня и не отпустил. Этот дом остался горек и памятен душе моими первыми чувствами, моей первой злой любовью. Но именно здесь я была и есть настоящая и живая. Здесь, со своим ноющим сердцем. Рядом с тем, к кому оно всегда рвалось.

Арно прав: жалость не сделает меня счастливой, но причинит боль страшнее во сто крат. Надежда может быть щедрой и безжалостной, одного вознаградить, а другого почти убить. Как найти ответы и остаться собой? Куда идти, если на каждом из путей шаги равносильно отзываются болью? Куда, если сердце не хочет слышать, а хочет жить. Само ведет, не спрашивая и не считаясь. Откликаясь. Всякий раз откликаясь.

Сегодня я как никогда была близка к признанию. Да, я вернулась. Но зачем? Я ведь чувствовала, что мне не излечиться. Убедиться, что забыл и не помнит? Что ему больше нет никакого дела до Эльфа? До тощей Скелетины, которую он когда-то так яростно целовал?.. Не знаю. Я была уверена, что забыл. Тысячу раз повторяла себе, что никто для него, и тысячу раз погибала от этой мысли. От мысли, что моей любви никогда не расправить крылья и не взлететь счастливо, а мне не стать единственной. Повторяла, но все равно не могла найти покой и забыть. Не могла, сколько бы ни пряталась от себя самой. Прав Арно. Я вернулась, вот только ответ, что лучше: сгореть в огне мгновенной вспышкой или замерзнуть от вечного холода, – так и не нашла.