Только ты

Он появился неожиданно. Просто возник на пороге спальни, войдя без стука, такой же взъерошенный, как в дверях магазина, в расстегнутой нараспашку куртке, простоволосый, с бледным от холода лицом. Вот только взгляд его теперь не искал меня. Сейчас сводный брат смотрел на мои руки и молчал. Я тоже опустила взгляд. Это был прежний Стас, я поняла это по твердо сжатым губам и напряженным плечам, нам обоим было чего стыдиться.

Наконец он вошел и рывком за локоть поднял меня с постели. Тут же, скривившись, отдернул руку, словно коснулся чего-то гадкого. Схватив подушку за угол, сдернул с нее наволочку и бросил на пол, следом стащил простыню.

– Поменяй белье, скелетина, воняет. И помни, что это моя постель, как все в этой комнате, – только сказал и вышел, а мне показалось, что со стуком двери что-то оборвалось в душе. Едва забрезжив светом, разбилось больно о привычно-грубое «скелетина» на мелкие осколки.

Когда я засыпала, я снова плакала. На этот раз не от страха или обиды, а от того, как больно щемило сердце и какой одинокой себя чувствовала.

В выходные я учила уроки, рисовала, стараясь меньше выходить из комнаты, разве что навестила с отцом бабушку. Папа вел себя как обычно и в дороге большей частью молчал, – я знала, что ему со мной не очень интересно. Сводного брата не было видно в доме, и когда отец за ужином задал мачехе вопрос о Стасе, она ответила, что сын в городе у друзей. Хорошо. Я могла выдохнуть. Ужин с мыслью, что сводный брат вот-вот появится и сядет рядом, – был сравним с пыткой. Сейчас я бы никому не призналась, насколько боялась встретиться со Стасом лицом к лицу. Особенно после того, как утром в двери нашла записку: «Расскажешь кому-нибудь – пожалеешь!»

– Настя, привет! – Дашка, как всегда румяная и бодрая, встретила меня у раздевалки и повела к классу. – Представляешь, у нас снова внутришкольное ЧП! – весело сообщила, закинув за ухо синюю прядь. – С ума сойти, еще первый урок не начался, а Воропаева уже ревет! Смотри, утешается у окна с подружками.

Видеть блондинку в слезах было непривычно, и я спросила:

– Почему? Что случилось?

– Да в том-то и дело, что ничего особенного, – Дашка, фыркнув, пожала плечами. – Ничего такого, чего нельзя было предсказать! Ленка Полозова из 11-го «В» рассказала по секрету Динке Губенко, лучшей подруге Маринки, что встречается с павлином. У нее с Воропаевой свои счеты, еще с зимнего бала, вот и отыгралась с утра пораньше, чтобы Маринке день испортить. Все знают, по кому она сохнет с первого класса.

– По кому? – я сегодня проспала, торопилась в школу, поэтому не сразу была готова усвоить информацию. Поставив школьный рюкзак на стол, принялась доставать учебники.

– Да по Фролову же, бабнику! Губенко сообщила, что в пятницу Ленка была у Фрола дома на вечеринке, и они целовались, а эта разревелась. Ну не дура? Можно подумать, такой, как павлин, способен на чувства! Подумаешь, спортзал!

Учебник выскользнул из рук и громко упал на пол. Наклонившись за ним, я никак не могла поднять его внезапно ослабевшей рукой.

– Вот посмотришь, не будет он с Полозовой встречаться. И с Маринкой не будет. Мне Петька говорил, что они с Воропаевым с какими-то ребятами из универа трутся, а у тех девчонки поинтереснее наших будут. И, знаешь что, Насть, я бы ей даже посочувствовала, Маринке, честное слово, если бы она к другим относилась добрее. А так, вот ничуть не жаль. Когда ей Брагин в девятом классе подарил на Восьмое марта коробку конфет, Мариночке они показались червивой фигней за три копейки, и она высыпала их в мусорное ведро. А то, что Борька, в отличие от всех нас в этой школе, самый умный, живет с одной мамой и всю жизнь дает Воропаевой списывать, она почему-то забыла.

Я все-таки подняла учебник и села за парту. Непослушными руками достала из сумки тетрадь и ручку. Раскрыла книгу на нужной странице, собираясь, пока в класс не вошел учитель, еще раз пробежаться взглядом по пройденному параграфу.

«Он бабник», – сказала Дашка, но это слово мало что значило для меня. Не со мной Стас при всех целовался в спортзале и не меня приглашал на вечеринки. В отличие от той девчонки из 11-го «В», в отличие от Маринки, сводный брат никогда и не был моим. Вот только почему я сейчас изо всех сил сдерживала волнение и готова была разреветься? Не потому ли, что даже по прошествии нескольких дней место на шее, которого Стас касался губами, все еще горело, а в сердце поселилась непонятная тоска?

«Я ненавижу тебя, скелетина. Ненавижу! Всегда помни об этом».

Ему не стоило предупреждать меня запиской. Я бы и так никому не решилась рассказать о том, что случилось. Что касалось лишь нас двоих и чего мы оба, думаю, не могли объяснить.

– Мне кажется, Борька очень хороший человек, – ответила подруге, чувствуя, как костенеют пальцы, а буквы сливаются в неразборчивую строку. – Ему, наверно, было так же больно, как сейчас Маринке. Я бы никогда не смогла так с ним поступить.