Только всем миром

Петрунин выяснил, что банановоз «Бискайский залив», находящийся в настоящий момент в Приморьевске, в ближайшие часы покинет этот порт — сразу после выполнения необходимых таможенных и пограничных формальностей, и направится в далекую Венесуэлу. Это известие было поистине как гром средь ясного неба. И Чекалин, и Еланцев с Исаевым отчетливо сознавали: если чего действительно сейчас ни в коем случае нельзя допустить, так это того, чтобы банановоз ушел за пределы страны раньше, чем угрозыск побывает на его борту. Не только представители следствия, но и опознаватели: надо знать наверняка, есть или нет на борту этого судна человек, подозреваемый в убийстве. Двух мнений не было: следует задержать отход «Бискайского залива» до приезда оперативно-розыскной группы; на несколько часов задержать, учитывая, что до Приморьевска четыреста с лишним километров. Такое под силу разве что только генералу... В любом случае ему одному принадлежит решающее слово.

Не предрешая того, как он найдет нужным поступить, Чекалин тем не менее обсудил с товарищами состав группы, которая отправится в Приморьевск. Разумеется,

Еланцев: при совершении следственного действия такой важности, как опознание преступника, без представителя прокуратуры никак нельзя обойтись. Далее — Чекалин, от угрозыска; Исаев же останется здесь, возглавит разработку всех других версий. Сложнее обстояло дело с опознавателями: кого взять с собой? Выбор достаточно велик, но кто окажется наиболее полезным? Сошлись на том, что желательно, чтобы это были люди, видевшие Блондина в разные моменты. Из числа таксистов выбор пал на Соловьева; Соловьев дольше других был в контакте с подозреваемым, да и оснований запомнить у него было больше, чем у других: это его машина пострадала от наезда. По эпизоду у порта сразу отвергли кандидатуру калымщика Гольцева (может, и не будет врать, но все равно противно иметь с ним дело); Саня Буряк тоже мало подходил для роли опознавателя: из стремления поскорее обелить себя может (психологии известны такие казусы) добросовестно ошибиться; оставался рядовой Сивков, к которому, по словам майора Петрунина, подходили три моряка, в том числе и Блондин. Решили, для надежности взять с собой и третьего опознавателя — рассудительного прапорщика Ильина.

Группа, правда, получилась несколько громоздкая: три опознавателя да Еланцев с Чекалиным, — пять человек; в машине же кроме водителя могут поместиться лишь четыре пассажира. Ну что ж, решили, придется тогда ехать на двух машинах или, в крайнем случае, на «рафике» с его чересчур умеренным ходом. Дело важнее.

Раздался звонок. Мария Осиповна:

—      Анатолий Васильевич, с вами будет говорить Сергей Лукич...

—      Что-нибудь действительно неотложное? — спросил генерал.

Чекалин доложил самое необходимое:

—      Подозреваемый, возможно, находится на борту теплохода «Бискайский залив». А судно это — на отходе, в Приморьевске.

—      Вот как? — сказал генерал. — Ладно, подробности потом. Сейчас один только вопросик: Блондин?

—      Похоже на то.

—      Хорошо, даю добро на поездку. Теплоход будет

задержан, отправляю срочный телекс в Приморьевск. Ну, ни пуха ни пера!

С транспортом все устроилось как нельзя лучше: обошлись одной машиной. Директор таксопарка, когда Исаев договаривался с ним о поездке водителя Соловьева с опергруппой в Приморьевск, поинтересовался, как собираются добираться туда. Узнав, что на двух машинах, ибо в составе группы пять человек, директор обронил вдруг замечание, смысл которого Исаев не сразу и в толк взял.

— С водителем, — сказал он, — как раз пятеро получается.

И тут же последовало деловое предложение:

— Пришла партия новых машин,еще госномера не получены даже. Берите любую. Соловьев за рулем, не пожалеете, водитель классный.

Соловьев и впрямь водитель был превосходный. Но даже ему не под силу было справиться с перебоями в отоплении: то оно включалось, то вырубалось надолго, и тогда, хоть караул кричи, зуб на зуб не попадает. Как там товарищи на своем заднем сиденье? Молодцы, похоже, спят. И холодрыга им нипочем...

Чекалин опустил уши меховой своей шапки, поднял воротник пальто, сжался в комок, — вздремнуть бы тоже! Но сон никак не шел, сами собой текли какие-то несерьезные, совсем не обязательные мысли. До чего же хорошо, подумал он от нечего делать, до чего расчудесно живется некоторым литературным, а особливо киношным инспекторам уголовного розыска!

В жизни все по-другому: будничнее, что ли, и суровее; бывает, что и опаснее. Но в любом случае — без бенгальского огня, без этих бьющих в глаза копеечных кинематографических эффектов. По-другому, да: серьезная работа, строгая. И чернового в ней ох как много, и неудач до чертиков. А если успех — то он результат бешеного, циклопического труда, не иначе... Чекалин считал себя счастливым человеком: он никогда не задумывался над тем, любит ли свою работу, — не было нужды в этом. Всегда, все свои тридцать лет в угрозыске, он твердо знал одно: это его дело, его, дело всей его жизни.