— Согласен, Анатолий Васильевич, все на свете бывает! — сказал Сычев, но тут же прибавил: — Кроме того, чего не бывает... Так вот, докладываю, что в данном случае алиби именно что стопроцентное. Саппаров накануне убийства Щербанева был прямо с работы — а работает он кислотчиком на целлюлозно-бумажном заводе — доставлен «скорой помощью» в областную больницу с острым аппендицитом и тут же прооперирован. Операция прошла нелегко, всю ночь и вдобавок весь следующий день он находился в реанимационном отделении — на глазах у дежурного врача, двух медсестер и... пардон, и Эльвиры. Даже если бы указанные свидетели и отсутствовали бы, послеоперационное состояние Саппарова было таково, что покинуть в ту ночь больничную койку он физически не мог. Прибавлю, он и сегодня еще не больно-то хорош. Я его видел.
Тут уж, этим сообщением о таком неоспоримом алиби, Сычев точно произвел эффект разорвавшейся бомбы. Невозможно было не верить Аркадию, но и верить тоже было затруднительно. Тогда ведь получается, что версия с зятем Макарычевой, такая неправдоподобно правдоподобная, все эти умопомрачительные совпадения по субъекту (непременно зять этой гражданки) и объекту преступления (непременно шофер-таксист), — все это, значит, карточный домик, не более того, дунь — вмиг рассыплется...
— А что он из себя представляет, Саппаров? — спросил Еланцев. Чекалин поймал себя на мысли, что ему уже ни о чем не хочется спрашивать. Саппаров, вернее всего, действительно ни при чем тут.
— Нормальный мужик. Пьет, курит, жену с тещей гоняет в кураже.
— Куда уж нормальней!
— Да ленивые они больно, женщины эти, — объяснил Сычев. — Их не гонять — совсем грязью зарастут. Тут соседи, редкий случай, целиком на его стороне.
— Вы и соседей видели? — уточнил Еланцев.
— Не только соседей. Старшего по дому подключал, участкового Нефедова. Что интересно — все они в один голос честят Макарычеву и ее доченьку Эльвиру. Кстати, совершенно непонятно, откуда она — я имею в виду старуху Макарычеву — вообще узнала про убийство таксиста? Она ведь уже больше недели как гостит в другом городе...
— Больше недели? — Чекалина это тоже до крайности удивило. — Очень интересное кино получается, очень. Надо ж суметь так снайперски все выдумать!
— Анатолий Васильевич, — попросил Еланцев, — давай не будем торопиться с выводами. Только встреча с Макарычевой даст возможность поставить все точки над «і». Дама она, сам знаешь, весьма неожиданная. Того гляди, какой-нибудь сюрпризец подкинет.
17
Ничего на свете не желал сейчас Чекалин так страстно, как заглянуть Макарычевой в глаза. Не дура же она полоумная — чего нет, того нет! В чем же корысть ее? Так просто, без какой-нибудь задней мысли, она ничего не сделает. Хвастать, что ли? А что, с нее станется. Или — запугать кого-то решила? Дескать, не замай меня, вон я из каковских. Пожалуй, это даже ближе ее натуре. Ну а вдруг нечто совершенно уж непостижимое — вдруг все же правду говорит? В сущности, мы ведь так ничего и не знаем о старшей дочери, о Надежде. Разве не мог, теоретически рассуждая, северный какой дружок ее объявиться в наших краях? Это, к примеру, конечно. В то, что подобное может быть в действительности, Чекалин, признаться, и сам не очень уже верил.
Исаев коротко, непривычно официальным и строгим голосом передал по рации:
— Автобус встретил. Следуем к вам. На месте ли Еланцев?
Последним своим вопросом Исаев как бы лишний раз давал понять, что едет с Макарычевой, которую должен по всей форме допросить именно следователь прокуратуры. Да, вспомнил Чекалин, он ведь еще не знает того, что, по меткому замечанию Аркаши Сычева, мы «пустырь тянем», скорее всего, пустырь; он еще надеется, что в руках Макарычевой все начала и все концы нашего розыска...
В ожидании Макарычевой Чекалин невольно стал думать о ней. Запомнилась она ему особой — одновременно наглой и угодливой, смотря по обстоятельствам. А нюх на обстоятельства, нужно тут отдать ей должное, редчайший у нее, в этом смысле — с самым чувствительным осциллографом с успехом может потягаться. Шесть лет назад главным ее занятием было оптом скупать у заезжих купцов дары знойного юга, а потом самой становиться у рыночного прилавка и, хоть на полтинник, хоть на гривенник, а подороже продать; едва ли сегодня она переменила свои повадки...
...Появилась Макарычева. Непривычно тихая, кроткая, даже благостная; на лице — выражение обиды за незаслуженно нанесеннное оскорбление. Увидела Чекалина — зырк глазом:
— И вы здесь? Здрасьте!
— Здравствуйте, Анастасия Егоровна.
Заметила Еланцева — пелена печали в глазах.
— Вы — тоже?.. Здрасьте! — И — сразу взвилась, с места взяла немыслимо крикливую ноту:
— Не имеете права!
Ничего нового, все в ее обычном стиле...
— Что вы имеете в виду? — спросил Чекалин.
— В тюрьму сажать — вот что!
— С чего вы взяли, Анастасия Егоровна? И в мыслях такого не держим.
— А чего ж тогда посреди дороги из автобуса честных людей выковыриваете, чего? Тоже, моду взяли!