Только ждать и смотреть

Мы вышли на улицу. Таял снег. Старики были в черных галошах. Март, сумасшедший, не принес весну. Мы уже доели все консервы, припасенные на зиму, и сожгли все дрова. Но фиалки, фиолетовые, не вспыхнули на углах улиц, как маяки.

Мы шли с Ией по улицам и наступали на лужи. Ее волосы, рыжие, развевались на ветру. Я касался их пальцами, я касался их лицом. Запах фиалок, едва уловимый, исходил от этих волос.

Я вел Ию за руку, как она когда-то – своего отца. Я еще не знал, что люблю ее. Я только встретил ее, впервые после нашего детства.

Легковые машины, редкие, с черным грузом на крыше, обгоняли нас, обдавая грязью. Серые голуби летали низко в сером небе.

– Тебе холодно? – спросил я Ию.

– Нет, – сказала она.

Мы вошли в наш двор, стиснутый между двумя восьмиэтажками и моим домом, и не встретили никого. Мы побежали по лестнице в квартиру бабки – я хотел сыграть для Ии, – и останавливались на этажах, и целовались. Мы вбежали, и толчок, подземный, мощный, швырнул Ию в мои объятья. И я сжал ее, как букет фиалок, и закружил.

Мы танцевали и смеялись, а люстра звенела, как арфа. Стулья ехали по полу – смычковые. Тарелки шлепались со стола – ударные. Мы танцевали под музыку оркестра, и я прижимал к себе Ию, и кружил, и кружил.

Нас бросило к окну, и я увидел, что дома наши будто тянутся к поцелую верхними этажами. И напротив, в изогнувшемся доме, я увидел полковника с пистолетом в руке. А потом дома откинулись друг от друга, словно люди после поцелуя. И я замер и посмотрел Ие в глаза – неужели это любовь? И она замерла с вопросом в глазах – любовь? И мы закружились опять.

Ее тело белело в темной комнате ночью в рыжих бликах костра. Костер горел под нашими окнами – соседи вышли во двор, боясь нового толчка. Но толчки уже затихали, или мы просто перестали их замечать. И Ия рассказывала мне, как жила, а я дрожал, как от холода, и, наверное, плакал.

Она рассказала мне, как ее изнасиловал школьный учитель в четырнадцать лет. Оставил после уроков в классе, запер дверь. И она забеременела и больше не могла танцевать. И никто не взялся за аборт, потому что ей нечем было платить. А ребенок родился мертвым.

А потом однажды ее отец, сумасшедший, вышел из дома и не вернулся.

И я тоже рассказал Ие, как ждал отца. И я сказал Ие то, чего не говорил никому, – что я устал от войны.

И мы решили, что больше не расстанемся, до самой смерти. Что она утром перенесет ко мне свои вещи и останется навсегда.

И мы договорились встретиться около церкви, где я пою. Через час.

Я еще не сказал Ие, что хочу жениться на ней через час.

Я задумал, что если она придет во вчерашнем платье, значит, она согласится.

И я так торопился, что пошел напрямик через кладбище знаменитостей. Снег лежал на могилах, и я увязал по колено. Я протоптал дорожку, по которой прошел потом Эстате с ружьем. Я кружил вокруг церкви, еще не открытой, и ждал. Я целую вечность провел там один, а потом появился Эстате, и я сказал ему, что сегодня женюсь.

И пришел поп и открыл церковь. Я увидел небеса, синие, нарисованные на сводах, в открытую дверь. Я представил, как введу в церковь Ию. Я не хочу никаких церемоний. Я не верю ни в Бога и ни в попа. Над нами есть только небеса.

И тут ворон, черный, сел на церковный крест. Поп выбежал, путаясь в рясе, и замахал руками, и зашикал. За ним бежали бабы-фанатички и тоже, путаясь в длинных юбках, махали руками и галдели.

Ворон смотрел на них сверху, не шелохнувшись.

И поп сказал Эстате: “Сделай что-нибудь, нельзя, чтобы ворон сидел на кресте”.

И Эстате пошел домой, через кладбище знаменитостей, и принес ружье. Ружье тяжелое и местами ржавое.

И пришла Ия. В том же платье, что и вчера.

Мне показалось, что я взлетел. Я запомнил все, что случилось в церковном дворе, будто смотрел с высоты. Будто это я, а не ворон сидел на церковном кресте.

Эстате прикладывает ружье к плечу.

Поп крестится.

Эстате стреляет.

Пуля попадает в крест, рикошетит и убивает Ию.

Эстате потирает плечо. Поп бежит назад к церкви и запирает за собой дверь. Бабы-фанатички в окнах – как иконы. Я стою посреди двора, со звоном в ушах, и Ия на земле – в луже крови.

13

В небесном кабинете появляется женщина небесной красоты. Ее волосы – как пламя. Ее тело, голое, – зажженная свеча. Она танцует одна, но партнер вот-вот вырвется на сцену и не выпустит ее из объятий, никогда.

14

– Меня зовут Баадур Д.

– Да-да, у меня есть ваше дело. Вы прослушали инструкцию во втором отделе?

– Я знаю инструкцию, я сам ее сочинил.

– А, ну да. Приступайте.

– Я задумал написать что-то в стиле французской “оперы спасения”, знаете, в ней сближаются лирическая трагедия и комическая опера… И я хотел также добавить элементы балета… Вы знакомы с французской музыкой?

– Нет, это не входило в нашу подготовку. Я слышал только одну французскую мелодию – “Марсельезу”. Напевал здесь какой-то старик. Вообще-то я должен вам напомнить: вы не имеете права задавать вопросы. И не отвлекайтесь.