Усматривая в нашествии ассириян и осаде ими Иерусалима, Езекия, подобно придворным своим (XVIII:37), возлагает на себя одежду траура и покаяния (1, сн. 3 Цар. XX:32; 4 Цар. VI:30) и идет в храм с молитвой покаяния и умилостивления (раввины выводили из данного места правило, что при хулениях как тот, кто их слышит, так и тот, кому они передаются, должны разрывать одежды свои). Вместе с тем Езекия в этот критический момент вспоминает о пророке Исаии, который с момента памятного сиро-израильского нашествия на Иерусалим (VII:3, и д.) являлся единственным советником царя и народа, которые потому на него и теперь обратили взоры. В состав посольства (ср. Иер. XXI:1) к пророку вошли и "старейшины священников" (видимо, священство в данное время соединялось в целую сложную организацию): здесь выступает различие священнического и пророческого служений в Израиле: священники были профессиональными служителями культа, самым происхождением предназначенные на служение религии и культу, пророки же были чрезвычайными избранниками Бога, боговдохновенными органами Его, к которым естественно обращался взор народа в критических моментах. В словах Езекии "дошли младенцы до отверстия утробы матерней, а силы нет родить"
(ст. 3) заключается "в высшей степени образное представление того безвыходного, мучительного состояния, в каком должны были находиться иудеи в ожидании близкой опасности. Такое положение ни с чем выразительнее сравнено, как с состоянием родильницы, в последние мгновения пред появлением ребенка на свет, когда мать обессиливает в муках рождения и отчаивается в облегчении их" (проф. Гуляев, с. 357). Данное сравнение имеет форму ходячей поговорки (ср. Ис. XIII:8; XXVI:18; Ос. XIII:13; см. у проф. Бродовича, цит. соч. с. 452-453). Езекия называет Иегову Богом пророка (ст. 4) в смысле особенной близости Бога к пророку, как к своему избраннику, и на этой близости основывается вера в действенность его ходатайства пред Богом (ср. Быт. XVIII:17 д.; XX:7; Исх. XXXII:31 сл.). "Оставшиеся в живых", т. е. жители Иерусалима и др. городов, еще не завоеванных ассириянами.
6-7
Успокоительный ответ пророка Исаии предвещает счастливый для Иудеи и печальный для Ассирии и царя ее исход нашествия Сеннахирима, что вскоре во всей точности и сбылось (ст. 35-37). Выражение: "вот Я пошлю на него дух, и он получит весть" (ст. 7) понимается неодинаково. Некоторые понимают "дух" (евр. руах
) олицетворенно: или в смысле ангела-защитника иудеев (ст. 35) или, напротив, в смысле духа лжи (ср. 3 Цар. XXII:20-23), внушившего Сеннахириму ложное известие, которое и заставило его вернуться в Ассирию. Иные - в смысле намерения, внушенного Сеннахириму, или частнее, как дух боязни: блаж. Феодорит (вопр. 52) пишет: "сказанное: се Аз даю ему духа, как думаю, означает боязнь (πνευ̃μα τήν δειλίαν οι̃μαι δηλου̃ν). Ибо и божественный апостол сказал так: не даде нам Бог духа страха". Наконец, некоторые, принимая евр. руах в первоначальном его значении ветер, видят здесь указание на моровое поветрие, вроде самума, истребившее большую часть ассирийского войска (ст. 35), см. у проф. Гуляева, с. 353. Из этих мнений наиболее удобоприемлемо мнение блаж. Феодорита, но оно должно быть восполнено, сообразно с контекстом ст. 9 (сн. 7 ст.), что страх внушен был Сеннахириму именно вестью о походе Тиргака эфиопского против него (аналогично снятию осады с Самарии и бегству сирийцев, 4 Цар. VII:6).
8-13