2. Никодим еще долу вращается; еще человеческое понятие имеет о Христе и говорит о Нем, как о Пророке, не предполагая в Нем ничего особенного по знамениям. Вем,
говорят, яко от Бога пришел еси Учитель. Для чего же ты приходишь ночью и тайно к Тому, Кто говорит Божественное и пришел от Бога? Почему не беседуешь с Ним открыто? Но Иисус и этого не сказал ему и не обличил его: Он трости сокрушены не преломит, говорит Писание, и льна внемшася не угасит, не преречет, ни возопиет (см.: Ис. 42, 3; Мф. 12, 19, 20); да и Сам Он говорит: не приидох, да сужду мирови, но да спасу мир (Ин. 12, 47). Никтоже может знамений сих творити, яже Ты твориши, аще не будет Бог с ним. Итак, Никодим выражает еще мысль еретическую, когда говорит, что Иисус совершает дела Свои при постороннем содействии и имеет нужду в помощи других. Что же Христос? Смотри, какое крайнее снисхождение! Он не сказал: Я нисколько не имею нужды в помощи других, но творю все Своею властию, потому что Я – истинный Сын Божий и имею одинаковую силу с Родившим Меня. Он не говорил этого, потому что это было еще недоступно для слушателя. Я всегда говорю, и теперь скажу, что Христос имел намерение в то время не столько открывать собственное достоинство, сколько убеждать, что Он ничего не делал против воли Отца. Поэтому в словах Он постоянно является кротким, а в делах – не так; но когда творит чудеса, то делает все со властию. Так Он говорит: хощу, очистися (Мк. 1, 41); Талифа, востани (см.: 5, 41); простри руку твою (Мф. 12, 13); оставляются греси твои (Лк. 5, 20); молчи, престани (Мк. 4, 39); возми одр твой, и иди в дом твой (Лк. 5, 24); тебе глаголю, душе нечистый: изыди из него (см.: 4, 35; 8, 29); буди тебе якоже хощеши (Мф. 15, 28); аще вама кто речет что, речета, яко Господь ею требует (Мф. 21, 3); днесь со Мною будеши в рай (Лк. 23, 43); слышасте, яко речено бысть древним: не убиеши… Аз же глаголю вам, яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду (Мф. 5, 21, 22); грядите по Мне, и сотворю вы ловца человеком (4, 19). И во всех случаях мы видим великую власть Его. В делах никто не мог осудить Его за то, что происходило. Да и как это было возможно? Если бы слова Его не сбывались и не исполнялись сообразно Его повелению, то мог бы кто-нибудь из иудеев сказать, что повеления Его происходили от тщеславия; а так как все они исполнялись, то совершение событий невольно заграждало уста их. Что же касается до слов, то иудеи могли бы, по бесстыдству своему, обвинять Его в тщеславии.