Толкование на Евангелие от Иоанна

4. Но об этом написано для того, чтобы и мы были подражателями. В самом деле, если нищий, слепой, не видевший даже Христа, и, прежде чем удостоился от Него ободрения, тотчас показал такое дерзновение, что стал против целого народа, беснующегося, дышащего убийством и бешенством и желавшего с его слов осудить Христа, и не уступил, и не отказался от своих слов, но с полным дерзновением заградил им уста и предпочел лучше быть изверженным вон, чем изменить истине, то не тем ли более мы, – жившие столько времени в вере, видевшие бесчисленные чудеса, совершенные чрез веру, облагодетельствованные больше его, прозревшие внутренними очами, созерцавшие неизреченные таинства и призванные к столь великой чести, – не тем ли более мы должны показывать всякое дерзновение за Христа против тех, которые стараются клеветать и говорить что-либо на христиан, (не должны ли таким людям) заграждать уста, а не соглашаться с ними безрассудно? А это мы в состоянии будем сделать тогда, когда и дерзновение будем иметь, и станем внимать Писаниям, а не слушать их как-нибудь. И кто будет постоянно приходить сюда, тому, хотя бы он не читал дома, а внимал только тому, что здесь говорится, достаточно и одного года, чтобы приобрести великую опытность. Мы не читаем сегодня одно Писание, а завтра другое, но всегда и постоянно одно и то же. И при всем том, есть многие до того жалкие, что, несмотря на такое чтение, не знают даже названий книг. И не стыдятся, и не трепещут, что так небрежно посещают божественное училище. Если игрок на цитре, танцор или другой кто из принадлежащих к театру позовет город, все бегут с поспешностию, благодарят его за приглашение и тратят целую половину дня, внимая ему одному. А когда Бог беседует с нами чрез пророков и Апостолов, мы зеваем, чешемся, скучаем. Летом нам кажется слишком знойно, и мы отправляемся на площадь; зимою опять помехою дождь и грязь, и мы сидим дома. На ристалищах, где нет кровли, защищающей от дождя, под проливным дождем и при ветре, бросающем воду в лицо, стоят многочисленные зрители, беснуясь и не обращая внимания ни на холод, ни на дождь, ни на грязь, ни на дальность пути: ничто их не удерживает дома, ничто не препятствует явиться туда. А сюда, где есть и кровля, и приятная теплота, не приходят и не собираются, несмотря на то что это нужно для блага их собственной души. Скажи мне: можно ли это снести? Потому-то, будучи опытнее всех в тех вещах, мы о необходимом знаем меньше детей. Если кто назовет тебя возницею и танцором, ты считаешь себя обиженным и всячески стараешься отклонить от себя эту укоризну; а если повлечет тебя на подобные зрелища, ты не отказываешься и почти вполне изучаешь то самое искусство, имени которого избегаешь. Но здесь, где ты должен и знать дело, и носить имя, и быть и называться христианином, ты не знаешь даже, что это за дело. Что может быть хуже такого безумия? Я хотел бы постоянно говорить вам об этом; но боюсь, чтобы напрасно и без пользы не сделаться для вас ненавистным. Вижу, что безумствуют не только юноши, но и старики, за которых особенно стыжусь, когда вижу, как человек, почтенный сединою, срамит свою седину и увлекает с собою дитя. Что может быть смешнее и постыднее этого? Сын учится у отца постыдным делам!