Толкование на Евангелие от Иоанна

2. Итак, Он приходит ко гробу и опять удерживает скорбь. Но для чего евангелист тщательно и не раз замечает, что Он плакал и что Он удерживал скорбь? Для того, чтобы ты знал, что Он истинно облечен был нашим естеством. Так как этот (евангелист), очевидно, более других говорит о Нем великого, то и о человеческих Его делах повествует здесь гораздо уничиженнее. О смерти Его он не сказал ничего такого, что другие, именно – что он был прискорбен, что Он был в подвиге; но совсем противное – что Он и ниц поверг (воинов). Итак, что было опущено там, то он восполнил здесь, сказав о плаче. И Сам Христос, беседуя о смерти, говорит: область имам положити душу Мою (см.: 10, 18), и не произносит ничего уничиженного. Поэтому-то, повествуя о страданиях, (евангелисты) и приписывают Ему много человеческого, показывая тем, что Его воплощение истинно. Так Матфей удостоверяет в этом, говоря о Его предсмертных муках, смущении и поте; а этот – повествуя о плаче. В самом деле, если бы Он не был нашего естества, то не был бы одержим скорбию, и притом не однажды, а дважды. Что же Иисус? Он нисколько не защищает Себя пред иудеями от их обвинений. Да и для чего было словами опровергать тех, которые тотчас же имели быть опровергнуты самим делом? А между тем это (опровержение) было не так тягостно и более могло пристыдить их. Глагола Иисус: возмите камень (ст. 39). Почему же Он не воззвал и не воскресил его, не будучи еще на месте? А особенно: почему Он не воскресил его, когда камень еще был повален? Кто мог голосом подвигнуть мертвое тело и опять одушевить его, Тот, конечно, гораздо более мог тем же голосом подвигнуть камень. Кто Своим голосом дал возможность ходить обвязанному убрусами и связанному по ногам, Тот гораздо более мог подвигнуть камень. И что я говорю? Он мог бы сделать это и не находясь на месте. Для чего же не сделал? Для того, чтобы их самих поставить свидетелями чуда, чтобы они не говорили того же, что говорили о слепом: это – он, это – не он. Самые руки их и самое пришествие их ко гробу свидетельствовали, что это – он. Если бы они не пришли, то, пожалуй, подумали бы, что видят призрак или одного вместо другого. А теперь, когда пришли к месту и отняли камень, когда получили повеление разрешить от уз обвязанного пеленами мертвеца, когда друзья, вынесшие его из гроба, узнали по самим пеленам, что это – он, когда при этом находились самые сестры и одна из них сказала: уже смердит, четверодневен бо есть (ст. 39), – теперь все это уже достаточно могло заградить неблагонамеренным свидетелям уста. Для того Он повелевает им отнять камень от гроба, чтобы показать, что Он воскрешает именно Лазаря. Для того и спрашивает: где положисте его? – чтобы те, которые сказали: ирииди и виждь и которые привели Его, не могли сказать, что Он воскресил другого; чтобы и голос, и руки свидетельствовали: голос, говоривший: прииди и виждь; руки, отвалившие камень и разрешившие повязки; также – зрение и слух: слух, так как слышал голос; зрение, так как видело исшедшего (из гроба); равно и обоняние, так как оно чувствовало смрад, – уже смердит, четверодневен бо есть. Итак, справедливо я сказал, что эта женщина ничего не поняла в словах Христовых: аще иумрет, оживет (ст. 25). Смотри, что она здесь говорит: (она считает) это дело уже невозможным по продолжительности времени. И подлинно, дело было необычайное – воскресить четверодневного и предавшегося тлению мертвеца. Ученикам (Христос) сказал: да прославится Сын Божий (ст. 4), указывая на Себя Самого; а жене этой говорит: узриши славу Божию (ст. 40), разумея Отца. Видишь ли, как немощь слушателей служит причиною разности изречений? Он напоминает о Своей беседе с нею, как бы укоряя ее за то, что она не помнит (Его слов); или же Он теперь не хотел приводить в смущение присутствующих, и потому кротко говорит: нерехли ти, яко аще веруеши, узриши славу Божию? (ст. 40).