Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски

Из записи 1970/71 (ЭСТ₁, с. 355): „Мое слово и чужое слово. Первичность этого противопоставления.“ Но первично-то противопоставление чужому слову моей мысли, а мое слово приходит лишь потом. Эта недоразличенность не случайна у Бахтина, он не считал нужным различать по существу внутреннее и внешнее, мысль и слово, понимание и толкование. Отказал же он Платону в понятии молчаливого мышления:

Всякое бытие для грека классической эпохи было и зримым и звучащим. Принципиально (по существу) невидимого и немого бытия он не знает. Это касалось всего бытия, и, конечно, прежде всего человеческого бытия. Немая внутренняя жизнь, немая скорбь, немое мышление были совершенно чужды греку. Всё это — то есть вся внутренняя жизнь — могло существовать, только проявляясь вовне в звучащей или в зримой форме. Мышление, например, Платон понимал как беседу человека с самим собою („Теэтет“. „Софист“), Понятие молчаливого мышления впервые появилось только на почве мистики (корни этого понятия — восточные). При этом мышление как беседа с самим собою, в понимании Платона, отнюдь не предполагает какого-то особого отношения к себе самому (отличного от отношения к другому): беседа с самим собою непосредственно переходит в беседу с другим, никаких принципиальных граней здесь и в помине нет.

— Формы времени, 3 (с. 284 сл./170сл.), будто Платон это Рабле, у кого человек действительно „весь вовне“ (см. там же. 9—с. 388/ 272). Размышление как разговор души с самой собою по Платону именно беззвучно, молчаливо: ουδέ cpcovfj, άλλα oryfj — Теэтет, 190а6: άνευ φωνής и μετά σιγής — Софист, 263е4 и 264а2. В „овнешнении“ внутреннего братья Бахтины едины, притягательная статья Николая Бахтина Разложение личности и внутренняя жизнь (ЖИ, с. 47–52) с опорой на переосмысленную алхимическую формулу у Гёте „Всё, что внутри. — вовне!“ (так Зосима Панополитанский о тождестве микрокосма и макрокосма) оборачивается досадным „своим словом“ на месте своей мысли; ср. сопоставление С. Бочарова в БСС 5, с. 661. прим. 50.

д572: Андрогин.

Библейское „и будут (два) одна плоть“ (Бытие. 2.24) и слово пол (мужской/женский): половина или шуточное моя дорогая половина про жену, да и пословица „Муж — голова, жена — душа“ (ПРН, с. 372) подсказывают андрогина. Гермафродита, этот мифологический образ двоих как половин одного. Его правда — в изначальной лоловинности „я“ и другого. Человек изначально нецелен, каждый вынужден судить о чужом внутреннем по себе и о своем наружном, тоже ведь недоступном нам, по другим людям. А цельный человек это соединенные „я“ и другой, чужое тело и мой дух, для третьего изобразимые андрогином или китайским символом инь-ян. Таково и цельное слово, по-бахтински „свое-чужое“ и „двутелое“ слово. К соотношению двойного-соединенного» и «оди-ночного-половинного» см. «Один» и «два» Гонды; сюда же возвратное — ся в значении взаимного друг друга. (↓1: «Восстановление разделенного Адама». — 2: Цельный человек. — 3: «Свое-чужое» по Бахтину.)

д573: Воссоздание смысла.

Понимание слова, чужого слова, это любовное соединение с ним своего смысла. Мысль и смысл не передаются, их воссоздают, и научить ничему существенному нельзя, можно только научиться. «Вы хотите, чтобы вас научили истине? — Знаете ли великую тайну: истина не передается!» — В. Одоевский. Русские ночи (2). И у Гессе: «Есть истина, мой милый! Но „учения“. какого ты жаждешь, абсолютного, совершенного и единственно умудряющего, нет. ЙЙЙ Истина переживается, не преподается.» — Игра в бисер (гл. Призвание). Еще ср. Битов в Оглашенных (1):